Катя заплакала, горько и безутешно. Я обнял ее, начал успокаивать, но никаких веских аргументов придумать не смог и просто гладил по голове.

    Когда она, наплакавшись, уснула, я укрыл ее одеялом и ушел спать в свою комнату. Кажется, наше приключение начало переходить в категорию личной драмы. Что делать, я не знал. Бороться с пансионным воспитанием, влиянием церкви, общественным мнением и моралью - дело очень сложное и почти лишенное перспективы. Игнорировать ее душевные муки и делать ставку на одну чувственность мне было противно. К тому же любиться в позе «пилигримов», так, кажется, называемой «первой позиции», быстро наскучит обоим, и наши отношения перейдут в фазу «чемодана без ручки», который и нести тяжело и выбросить жалко.

    Я уже привык к ее головке на своем плече и без этой уютной радости не мог заснуть. Чем больше я думал о ее словах, тем тупиковее казалась мне ситуация. Я не мог придумать, как успокоить не только Катю, но и себя. Она была права, своими свободными отношениями я втянул ее во внутренний конфликт. К утру, когда совесть меня почти догрызала, вдруг широко распахнулась дверь, и в комнату ворвалась Катя с «перевернутым лицом».

    -  Почему ты здесь?! - закричала она.

    -  Я не хотел тебе мешать, я подумал…

    -  Он подумал! - возмутилась она. - А что я должна была думать! Пусти меня скорее!

    Катя сорвала с себя накинутый на голое тело капот и бросилась на меня.

    Дальше началось такое, что описать можно, но, сообразно целомудренным традициям русской литературы, не стоит. Мне лавры большевика-извращенца Эдуарда Лимонова жить не мешают…

    -  Но ведь ты сама говорила… - попробовал я вернуться к вчерашней теме после того, как, обессиленные, мы распались, словно две половинки перезревшего ореха.

    -  Ну и что, вчера у меня было плохое настроение Ты совсем не понимаешь женщин!

    Хотелось бы узнать, а вы сами себя понимаете, дорогие наши, любимые, прекрасные, непрогнозируемые?

    -  Ладно, можешь поспать. Я скажу Марьяше, чтобы тебя не беспокоили, а то от тебя вечером не будет никакого толка, - заявила моя харизматическая подруга.

    Я проспал до обеда, а, проснувшись, захандрил. Любовь, страсть, все это прекрасно, только что дальше? Жениться на Катерине, нарожать деток, расширить кудряшовское дело и постараться благополучно скончаться до семнадцатого года. Мое безумное лето кончается, наступает осень, а за ней придет долгая скучная зима…

    Я уже привык к приключениям, внезапным поворотам судьбы и хоронить себя в провинции, под пуховой периной мне очень не хотелось. Все-таки жить, зная наперед, как будут развиваться события, не очень интересно.

    Пока я стенал и оплакивал свою скучную, пресную жизнь, дождь, со вчерашнего вечера поливавший землю, кончился. Выглянуло солнце, и на душе стало не так муторно. Катя заметила, что я не в настроении и тактично оставила меня в покое.

    После обеда я собрался было прогуляться, пока благоприятствовала погода, но в это время пришел портной со сшитыми обновами, и мне пришлось битых два часа мерить одежду. Как ни странно, пошит весь мой новый гардероб был очень прилично.

    Длительные примерки и обсуждение тряпок не способствовали окончанию хандры, хотя, чтобы не расстраивать Катю, которая от моего нового «имиджа» была в восторге, я вежливо демонстрировал довольство жизнью.

    Портной, сдав работу, не спешил уходить, и Катя оставила его ужинать. Мне это понравилось.