-  Это кто же у нас здесь такой доноситель? - сердито спросила Катя.

    -  Этого разглашать никак не положено, однако, как мы среди своих, не иначе как доктор Василий Егорович. Окромя него некому.

    -  Неужели Неверов? - поразилась Кудряшова. - Ему-то что за нужда пачкаться?!

    -  Думаю, исключительно из ревности.

    -  Как так, ревности? К кому?

    -  К им, - указал на меня глазами полицейский. - Он, доктор, тоже, видать, имел на вас виды. Простите за солдатскую прямоту.

    -  На меня? Почему? - смутилась и покраснела Катя. - Я, кажется, Василию Егоровичу никаких авансов не делала. Да и молод он для меня!

    -  Видимо, вашим состоянием весьма интересуется, - окончательно раздавил доктора ротмистр. - Как он человек небогатый, то и хочет женитьбой поправить дела-с.

    -  Фу, какая пошлость! - возмутилась хозяйка. - Он такой молодой, и какие мелочные расчеты!

    -  Не такие уж и мелочные, если принять в учет ваше состояние, - не согласился ротмистр.

    -  Впрочем, бог с ним, пусть это будет на его совести. Борис Николаевич, отужинаете с нами?

    -  Сочту за честь, - вежливо согласился названый гость.

    -  Тогда я пойду, распоряжусь, - сказала хозяйка и вышла из гостиной.

    Мы остались с полицейским с глазу на глаз. Он еще дичился и смотрел на меня искоса. Наконец не выдержал молчания и спросил:

    -  А правда, милостивый государь, что вы императора Павла Петровича видели?

    -  Видел, и даже разговаривать довелось, - ответил я.

    -  И как они-с? Впечатлили-с?

    -  Честно говоря, нет. Маленький, дерганый и очень французской революции боялся.

    -  Как же такое может быть, коли они помазанники божьи, то должны и соответствовать! Государь должен за Россию перед Всевышним отвечать!

    После недавно пережитого шока было необыкновенно интересно слушать рассуждения ротмистра о божественной сущности власти. Выручила меня Марьяна, принесла на подносе большой стакан водки и закускy. Борис Николаевич опять смущенно кашлянул в кулак, не поморщившись, засосал напиток и деликатно закусил маленьким кусочком хлеба с икоркой.

    Катя не возвращалась, и я спросил у горничной, где она.

    -  Катерина Дмитриевна просила извиниться, они занемогли головой.

    -  У дам-с очень тонкая натура, - пояснил мне полицейский, - они чуть что, так сразу в слезы. Моя супруга, на что женщина полная, видная, а такую деликатность в натуре имеют, страх!

    -  Ваше благородие, еще водку пить будете? - не очень вежливо спросила ротмистра Марьяша.

    Тот подумал, вероятно, взвешивая все за и против, после чего пришел к однозначному выводу:

    -  Пожалуй, что и выпью. У Екатерины Дмитриевны водка очень мягкого качества, - пояснил он мне, - так сама в горло и льется.

    Марьяша пошла за следующим стаканом, а ротмистр обратил ко мне недоуменный взор.

    -  А вы почему не пьете?

    -  Не могу, у меня сегодня еще много дел. Нужно быть трезвым, - довольно двусмысленно ответил я.

    -  Ежели вы лыжи навострить собрались, - добродушно предупредил полицейский, - то напрасно.