И сейчас не отдаст он своей добычи.

   Ни людям. Ни богам.

   - Дурак, - спокойно заметил Кейсо, поднимая темно-лиловый халат, расписанный белыми одуванчиками. - Только если вдруг... помни, что за свои ошибки нельзя винить других.

   Запомнит.

   И оседланы кони.

   Свита готова. Сияют щиты. И скалятся с них рисованные волчьи головы. Высоко подняты копья, и ветер шевелит алые праздничные ленты, что были повязаны под остриями. Трубят рога. И медленно открываются ворота.

   И жеребец Янгхаара, вороной, тонконогий, вдруг пятится, грызет удила.

   Нехороший знак.

   - Вперед! - Янгар огрел жеребца плетью, и тот поднялся на дыбы, завизжал да затряс гривой. И звон серебряных бубенцов подстегнул его.

   Вперед. Быстрей.

   Сквозь лагерь, что раскинулся от ворот поместья. Мимо костров, людей, у костров собравшихся. Свистят и хлопают, кидают под копыта коню тростниковые стрелы пожеланием славной ночи. И ветер ныряет за спину, плащ, словно крылья, разворачивает.

   Вот позади остаются и лагерь, и поле, и сама дорога.

   Храм стоит.

   И ворота открыты.

   Ждут Янгара слепые жрецы, готовые провести его в самые недра земные, где плавятся одинаково, что рудное железо, что судьбы человеческие.

   И отступить еще не поздно, но...

   Бросил поводья Янгар, спешился и смело шагнул за ворота храма. Только на пороге черной дыры поднял зачем-то голову: в небе кружил, высматривая добычу, черный падальщик...

   Воспоминание ударило наотмашь.

   Красные пески пустыни Дайхан.

   Узкая тропа по гребню бархана. Вереница верблюдов. И вереница рабов. Иссушающая жара, и дорога, которой нет конца. Хозяин, укрытый от зноя под пологом переносного шатра, играет на кифаре. Он перебирает струны лениво, и звуки, резкие, нервные, ранят слух.

   А в выцветшем небе кружится падальщик.

   И тень его летит вслед за караваном. Уже пятый день...

   ...остановка.

   Надсмотрщик проходит вдоль цепи, проверяя, цел ли товар. Хозяин не любит зряшних трат, и за надсмотрщиком идет старый, проверенный раб с бурдюком. По чашке воды каждому...

   Вода - драгоценность. И Янгу уже усвоил, что пить ее нужно медленно. Он касается края губами, и вода сама устремляется к нему, просачиваясь сквозь трещины в коже, сквозь саму кожу, на сухой неподвижный язык.

   А падальщик спускается ниже.

   Он еще надеется на добычу. Он привык, что караваны оставляют след из мертвецов.

   Но хозяин умеет считать деньги и выбирать рабов. Много лет он ходит к побережью, и нет такого корабельщика, который не слышал бы про Азру-хаши. Придирчив он, скуп и глаз наметан: нет в караване слабых. И по приказу хозяина растягивают тканный полог, под которым можно переждать полуденную жару. Рабы сбиваются стадом. Молчат. Все слишком устали, чтобы говорить, и только Виллам, темнокожий саббу, ложится на песок и бормочет о том, что сбежит.

   Еще немного и обязательно сбежит.

   Ему ведь жара ни по чем. На его родине вовсе не бывает холодов. Там деревья растут до самого неба, и на вершинах их зреют круглые желтые плоды. Одного хватает, чтобы наесться на неделю. Плоды сладкие, сочные и вкус их Виллам не забудет до самой смерти.

   На его родине реки неторопливы.

   И в них обитают огромные ящерицы с зубами, каждый - в руку взрослого мужчины. Шкура этих ящериц столь толста, что не пробьет ее ни гарпун, ни копье. Только на бледном горле их есть особое место, в которое метят опытные охотники.