— Я ведь от него беременна, — произносит она спустя пару минут.

— Как? — Вот это новости!

— Да вот так, — вытирает слезы рукавом рубашки. — Беременна от серийного маньяка. Только со мной могло такое произойти.

— И какой срок?

— Совсем ранний, настолько ранний, что ни один тест еще не покажет. Но я знаю, что зачатие уже произошло.

— Вот ведь…

— Угу. И что мне теперь делать?

— Сложный вопрос, Риш. Очень сложный.

— В тот день, когда между нами все случилось, я могла выпить отвар, чтобы предотвратить беременность, но не стала. Не смогла. Моя же сила меня остановила. Тогда я решила, что это знак. Что наконец-то моя жизнь наполнится истинным смыслом. А что в итоге? Быть матерью-одиночкой потенциального убийцы?

— Ну, почему сразу так?

— Потому что, Кейна. Потому что у Арона болезнь. Психическое расстройство. Такое, увы, передается по наследству. Это будет не жизнь, не счастливое материнство, это будет каждодневный ужас. Растить свое дитя и понимать, что он может быть таким же, как отец.

— Тогда ответ на твой вопрос очевиден. — Как ни печально это признавать, но в данном случае я с Ришей согласна.

— Очевиден, — забирается на диван с ногами, прижимает к себе пушистую подушку. — Как же я низко пала…

— Вот только не говори ерунды.

— Меня всегда тянуло на лихие поступки, нравилось щекотать себе нервы. И всегда тянуло к плохим парням, а их в свою очередь тянуло ко мне.

— А ты прямо на сто процентов уверена в виновности Геделя?

Честно говоря, меня тоже смущает эта история. Не вяжется с тем, что видела во снах я. И лес этот, признание.

— Я с самого начала отметила в Ароне нечто настораживающее, он склонен впадать в зависимость, подсознательно жаждет власти над собой. Последний разговор с ним и вовсе меня напугал. В его словах, во взгляде было столько безумия, какой-то больной решимости. Потом мы оба пережили эмоциональное потрясение, в хорошем смысле слова, но все же. Видимо, это и подстегнуло его второе «я». Ту его часть сознания, которая против жестокости.

— Мне жаль, Риша.

— Стоит ли говорить, как мне жаль. Зато теперь я точно знаю, что буду делать.

— И?

— Уеду. Далеко уеду. Заберусь в самую дикую глушь и буду каждый день просить прощения у Мораны за отправленную к ней невинную душу.

— Ох, Риша, — у меня самой не получается сдержать слез, — иди сюда, — обнимаю это хрупкое создание, которое льнет ко мне, как к родной.

— Спасибо…

И мы замолкаем. Говорить уже не о чем, все и так ясно. Принять произошедшее ей будет сложно, но придется.

— Ладно, — вдруг поднимается Риша через некоторое время. — Мне пора.

— Куда это? — подрываюсь следом.

— Домой. Медлить нельзя.

— Подожди, подожди, сейчас тебе нельзя уходить.

— Я должна.

— Не должна.

С трудом, но мне удается уговорить Савьерри остаться у нас, по крайней мере, до тех пор, пока Адам не позвонит и не доложится. И это-то оказывается труднее всего. Как бы Риша ни упиралась, как бы ни ратовала за свою независимость, но чувства к некроманту у нее есть, причем сильные. Я, конечно, пытаюсь ее как-то отвлечь, дети тоже все время то пристают с вопросами, то просят помочь с живоглотами, однако, видно, Рише сейчас больше всего на свете хотелось бы спрятаться ото всех, но она держится.