Запах жженой веревки перемешивался с запахом горящего платка, но Квин, в задумчивости, ничего не замечал. Чик отчаянно пытался освободиться от веревок.

Вдруг Квин подвинул кресло и взглянул на них, но Джинни уже положила кочергу в огонь.

– Зажги лампу, – сказал он ей. – Здесь становится темно.

Джинни встала и едва успела зажечь лампу, еще держа ее в руках, когда в дверях появился Эбенхардт. Он подозрительно принюхался. – Пахнет жженой веревкой, – сказал он. – Что происходит?

– Веревкой? – Джон Квин вдруг насторожился. – Веревкой!!!

Джинни развернулась и бросила лампу в Эбенхардта. Он, инстинктивно защищаясь, выставил руку вперед, лампа разбилась и залила Эбенхардта горящим маслом. Он, ругаясь, отпрыгнул, и Чик вскочил на ноги. Он не имел понятия, сколько веревки удалось пережечь, но решающий момент наступил. Теперь или никогда. Сделав усилие, он почувствовал, что узлы поддаются, и в это время Квин повернулся к нему.

Быстрым движением ноги Боудри кинул стул под ноги Квину, и этот крупный мужчина грохнулся на пол. Сорвав с рук остатки горящей веревки, он рванулся к своим револьверам, но Квин ухватил его за лодыжку, и Чик упал на скамью. Квин прыгнул на него, но Чик откатился и вскочил на ноги.

Противник Боудри был быстр. Не разгибаясь, он послал мощный удар правой, который бросил Чика на сервант, но когда Квин, решив закрепить успех, кинулся на Боудри, тот ударил его ногой в живот и отбросил в угол. Они одновременно вскочили, и Боудри размашистыми правой и левой ударил противника в корпус, а затем боковым правым – в ухо.

Снаружи закричали, и Джинни схватила винтовку, стоящую рядом с дверью. Она выстрелила, и ответом ей был возглас боли и удивления. Чик бил Квина с правой и с левой, затем получил жестокий удар в челюсть, от которого зашатался, но тем не менее рассадил скулу Квина прямой левой.

Квин кинулся на него, но Чик опять носком швырнул ему под ноги стул, и главарь бандитов споткнулся и упал.

Этот могучий мужчина был крепким: он поднялся с пола. Боудри коленом разбил ему нос, и Квин снова упал.

Схватив свои револьверы, Чик набросил на бедра пояс и застегнул пряжку. Он отпрыгнул к дверному косяку.

– Где они? – спросил он.

– Эбенхардт в амбаре, но он здорово обожжен. Питерс где-то там с винтовкой. Я его ранила или напугала.

Стемнело. Прижавшись к стене, Боудри вынырнул из двери, таща за собой Джинни. Они бегом обогнули угол дома. До корраля с лошадьми оставалось лишь несколько футов.

– Беги, – прошептал Чик, – я тебя прикрою.

Джинни бросилась к столбу корраля, стараясь не попасть в линию огня из окна амбара и двери. В это время Чик быстро выстрелил в окно и в дверь и перезарядил револьвер. Он услышал, что в доме двигается Джон Квин, и сам перебежал к корралю.

Чалый стоял, готовый к дороге, и Чик набросил на него седло, затем другое – на серую для Джинни. Кто-то выстрелил из амбара, но пуля прошла мимо. Седлая серую, он слышал, как в доме Квин споткнулся, упал и выругался. В лучшем случае, у них оставались секунды.

Когда он выводил лошадей из задних ворот, человек в жилетке попытался перебежать в хижину. Боудри подождал, пока тот не окажется на открытом месте, и срезал его выстрелом.

– Нам придется кружить, – сказала Джинни, когда они сидели на лошадях.

– Нет, мы едем через гребень.

– Но я слышала, как Мюррей говорил, что этого нельзя сделать. Там нет дороги!

– Это они так думают! – Он направил лошадей к лесной дороге. С той минуты, как Боудри начал разглядывать местность, он подумал, что она ему знакома. Трудность заключалась в том, что смотрел он как бы с другой стороны.