– Это все, что он сказал?

– Он просто сказал: "Когда я говорю "довольно", я говорю "довольно", к тому же я никогда не был в Орегоне".

Наступило молчание, затем Боудри улыбнулся.

– Рип, я рад, что ты приехал. Кто-то должен привести лошадей в Техас, а с моими ранами мне придется поехать на поезде вместе с Джинни.

– Вот так мы и живем, – сказал Кокер с деланным негодованием. – Он поедет на красных подушках, а я – в седле. Как он был плюшевым рейнджером, так им и останется!

Поблизости, у некрашеной стены кафе "Бон Тон", в прохладной тени дощатого навеса над деревянным тротуаром дремал Чик Боудри, удобно развалившись на стуле, который спинкой подпирал стену. Надвинув шляпу на глаза, чувствуя приятную сытость после завтрака и кофе, он откровенно наслаждался минутой покоя.

Отражение набегов команчей и бандитов с той стороны границы, а также борьба со своими, доморощенными, отнимали у техасских рейнджеров почти все время. Минуты отдыха выпадали чрезвычайно редко, и их нужно было использовать полностью.

Семьи у Боудри не было, поэтому он считал домом то место, где вешал свою шляпу. Если бы не капитан Мак-Нелли, завербовавший его в рейнджеры, он сам к этому времени мог находиться в бегах. Чик стал первоклассным ковбоем к четырнадцати годам и слишком хорошо научился владеть револьвером, а вокруг было много людей, хотевших воспользоваться кажущейся неопытностью юноши: отнять скот, находящийся на его попечении, украсть коня или просто вытереть об него ноги, но Боудри с оружием в руках встречал таких чуть ближе, чем на полпути.

Его семью вырезали команчи, когда ему исполнилось шесть лет, и следующие пять лет он жил со своими похитителями. Он убежал от индейцев, и его приютила швейцарская семья, жившая подле Сан-Антонио. Три года он ходил в школу, научился говорить по-французски у своих приемных родителей и немного по-немецки у своих учителей.

Чик придерживался бытовавшей в тех местах старой поговорки, которая гласит: "Чем больше мозгов в голове, тем меньше мозолей на ногах". Небольшой отдых и короткое раздумье часто избавляли от длинного утомительного пути, а теперь ему было над чем поразмышлять.

Из соседнего с салуном кафе вышли двое. Один, с зубочисткой во рту, сказал:

– Кто еще мог это сделать, кроме Калвера? Этот код знали только мы двое, а к чему мне красть собственные деньги?

– Он неплохой парень, Линдсей. Я знал его еще ребенком. И даже знал его отца.

– Мы все знали старика Калвера, – сказал Линдсей. – У парня хорошая репутация, может, он честный человек, но факт остается фактом: кто-то открыл сейф с цифровой комбинацией! Нигде ничего не попорчено. Никаких следов взлома, а сейф – совсем новый.

Он сплюнул.

– Ну а что касается его отца, то ты знаешь, Коуэн, что в свое время он не брезговал чужими коровами.

Коуэн рассмеялся.

– Конечно, знаю! Я ему помогал! В те дни все мы клеймили все подряд, да и на твоем ранчо бегает немало телят, чьи мамы носили другое клеймо. Разве можно на этом основании обвинять человека, ведь времена изменились. Те дни в прошлом, и мы все это знаем. Теперь действует закон и, поверь мне, это лучше, чем было раньше. Кроме того, кто в те дни знал, кому принадлежит корова? Никто не клеймил годами, и уж конечно, старик Маверик никогда не клеймил свой скот. Когда мы с тобой здесь появились, бычок стоил ровно столько, сколько стоила его шкура с жиром. После Гражданской войны всем вдруг понадобилась говядина, вот тогда времена изменились.

Боудри не двинулся с места. Если они его и заметили, то, очевидно, считали спящим.