Тут в вечернем сумраке комнаты, полном теней, что-то шевельнулось, она отвлеклась и взяла фальшивый аккорд. На ручке кресла сидел кот и наблюдал за ней.

— Не можем сосредоточиться, верно? Не отдаемся игре целиком? К тому же и таланта маловато, как я погляжу.

Скосив глаза, он уставился в сад, слегка поводя хвостом.

— Опять ты! — возмутилась Мария. — Знаю, о чем ты думаешь, — какую бы птичку сожрать.

— Заманчивая перспектива, — ответил кот.

— Зверь.

— Совершенно верно. Из рода кошачьих, если уж быть точным. Felix felix. Вот я и веду себя соответственно — что ж в этом плохого?

— Подчиняться инстинкту еще не значит поступать хорошо. Иногда мне хочется кого-нибудь ударить, и это, разумеется, инстинкт. Но ведь это ужасно!

Кот свернулся калачиком и закрыл глаза.

— О, мы сегодня настроены поспорить.

— Вообще, если подумать, в этом-то и состоит разница между нами, — продолжала Мария. — Я стараюсь не делать плохого, даже если это во мне заложено, а тебе все равно. Ты и не знаешь, что значит «плохо».

— Ох, как умно, — огрызнулся кот.

— И еще, ты ничего не помнишь. Ну-ка, что мы вчера ели за обедом?

— Не докучай мне подробностями, — отмахнулся кот.

— То-то и оно. И, конечно, самое главное — ты не умеешь говорить. Пока я тебе не разрешу.

— Ой, заткнись, — отрезал кот.

Он соскользнул с ручки кресла и виляющей походкой вышел в сад.

И еще, подумала Мария: он не умеет предполагать. Вот так, например: интересно, а что мы будем делать завтра и как все пройдет — хорошо или плохо, или вот так: смешно все-таки, я ведь даже не знаю, что будет завтра — вдруг землетрясение или конец света, а я просто не знаю, но завтра в это же время я уже буду знать. Она отложила ноты и закрыла крышку рояля.

Так, с этой странной мыслью и другими, сбивчивыми, но приятными — о вышивке, об окаменелостях, о Мартине — она поднялась к себе, разделась, умылась и уже лежала в постели, когда в комнату заглянули родители — пожелать ей спокойной ночи. Миссис Фостер поправила одеяло, забрала грязные носки и рубашку и, выглянув в окно, сказала:

— Какой сегодня красивый закат. Говорят, это к хорошей погоде.

— Значит, не к землетрясению, — отозвалась Мария из глубины постели, обращаясь в основном к самой себе.

— Что ты, дорогая?

— Ничего.

— Ну, тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

В комнату вошел отец и поцеловал ее так же тщательно и неторопливо, как он обычно давал ей двадцать пенсов на карманные расходы в субботу утром. И это не потому, что он меня не любит, просто он серьезно относится к деньгам. Он всегда точно знал, сколько у него в кармане денег или сколько у него должно быть денег. Так же, как он чистил вечером ботинки — всегда в одно и то же время. И прежде чем выбросить газету в корзину, всегда складывал ее, как положено, — первой страницей вверх. Он был очень аккуратным человеком. Я тоже аккуратная, подумала Мария. Наверное, аккуратность передалась мне по наследству, как и мамины прямые волосы. Но в голове, в мыслях у меня полный беспорядок. А вот хорошо бы можно было бы залезть кому-нибудь в голову и послушать чужие мысли, как радио, — так интересно. Неужели они такие же запутанные и странные, как и мои? И, думая об этом, Мария незаметно заснула.

Ей показалось, издалека доносятся звуки рояля (хотя утром она уже почти ничего не помнила) — та же песня, которую она пыталась наиграть, только в лучшем исполнении.