— Разреши, я сама зажгу.

Чиркнув спичкой, она поднесла ее к трубке, дождалась, пока я ее раскурил, потом отступила на шаг и посмотрела на меня. Я знал, что трубки сначала обкуривают, чтобы исчезла горечь, и с содроганием подумал, что мне предстоит обкурить их четыре. Глубоко затянувшись, я выпустил дым.

Марианна уселась на пол и, уставившись на меня, сказала:

— Ты выглядишь чудесно! — На лице ее, как у маленького ребенка, было написано обожание. — Ты прямо создан для трубки.

После этого мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я не хотел, чтобы Марианна поняла, что мне отвратительна трубка. Поэтому я продолжал ее курить, но с каждым днем все реже и реже. Я часто откладывал ее в сторону и брал сигарету, чтобы уничтожить во рту неприятный трубочный привкус.

Трубка в моей руке была символом того, во что я превратился. Да, я был молодым, сильным, здоровым, полным желания что-нибудь делать бездельником. Нельзя сказать, что я уж очень страстно желал трудиться, нет, ничуть не больше, чем любой другой, просто я вдруг ощутил свою бесполезность. Меня устраивала моя нынешняя жизнь, дававшая возможность быть рядом с Марианной, любить ее и позволять ей любить меня, а также плыть по течению, потому что мне было лень менять что-либо.

Взгляд мой скользнул по портрету Джерро, стоящему на столике. Свет от лампы падал таким образом, что освещал только портрет, а сам столик оставался в тени. Его энергичный, полный жизни взгляд притягивал меня. Я прикрыл глаза и услышал его голос: «У меня есть цель, и все, о чем я мечтаю, не может сбыться, пока я не достигну этой цели. Мир готов отдать тебе все, но только не то, что ты вырываешь у него, а то, что ты в него вкладываешь». На память мне пришли и другие его слова: «Чего ты ищешь, Фрэнк? Чего ты всегда опасаешься? Чего ты хочешь и что ты делаешь, чтобы получить желаемое? Ты достаточно взрослый, чтобы обойтись без помощи… Спасибо, ты сделал больше, чем кто-либо… Удивительно, но у тебя в волосах седина… Только работая вместе, мы сможем добиться того, к чему все стремимся… Жить в этом мире как человек, среди людей и вместе с людьми…»

Из состояния заторможенности меня вывел вопрос Марианны:

— О чем ты думаешь, Фрэнк?

Я улыбнулся, продолжая глядеть на портрет Джерро.

— О нем.

Она проследила за моим взглядом.

— Я так и подумала. У тебя такое выражение на лице, как будто он разговаривает с тобой.

— Возможно, что так оно и есть. Может быть, он дал мне хороший совет.

Я отложил трубку в сторону и закурил сигарету. Докурив ее до конца, я принял решение, что больше никогда не буду курить трубку. Как только я подумал об этом, в голове промелькнула другая мысль:

— Марианна! — позвал я.

Она поднялась из кресла, подошла ко мне, уселась на пол рядом, и обняв меня за ноги, прижалась к ним.

— Да, дорогой.

— Я собираюсь пойти работать.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— Так ты об этом думал?

— Да, — ответил я.

— Но дорогой, — возразила она, — зачем растрачивать себя на какие-то пустяки, если в этом нет необходимости. Разве ты не счастлив? Разве у тебя нет всего, чего бы тебе хотелось?

— Конечно, у меня все есть, но я чувствую свою бесполезность, я как будто живу вне жизни, вне всего того, что происходит вокруг. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного.

— А что тебя интересует из того, что происходит вокруг? Там вовсе нет ничего приятного, — возразила Марианна.