Я опустил глаза. Она сидела, прижавшись щекой к моим коленям, и смотрела на меня.

— Конечно, люблю, но я ничего не могу поделать со своими мыслями. Я люблю тебя, я обожаю тебя, я очень счастлив с тобой, но это еще не все. — Я усиленно пытался подобрать слова, чтобы объяснить ей, что я имею в виду. — Послушай, предположим, тебя лишат рисования. Как ты себя тогда будешь чувствовать?

— Это совсем другое, — ответила Марианна. — Это искусство, требующее полной отдачи. И с этим поделать ничего нельзя. Это вовсе не работа.

— Да нет, это работа, — сказал я. — И если у тебя ее не будет, ты почувствуешь себя опустошенной. Возможно, то, чего я хочу, не искусство, как ты это называешь, но оно приносит мне такое же удовлетворение, какое приносит тебе твоя работа.

Марианна поднялась и посмотрела на меня сверху вниз. В голосе ее прозвучали уже знакомые мне нотки. Она не любила, чтобы с ней не соглашались.

— Я начинаю верить, что ты действительно беседовал с ним.

Меня несколько удивило это замечание.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я. — Он что, тоже говорил тебе об этом?

Марианна помедлила с ответом, размышляя.

— Да, — наконец промолвила она. — Много раз я умоляла его послушать меня, умоляла не разрушать наше счастье, но именно это он и сделал, что было ужасно глупо с его стороны. Ведь в конце концов у нас было все, чего мы хотели. Но ему этого было мало. И что же он в итоге получил в борьбе за свои идеалы? А теперь и ты хочешь поступить так же, хочешь разрушить наше счастье. — Она села в кресло и заплакала.

Я подошел к ней и обнял.

— Не плачь, сладкая моя. Я не собираюсь разрушать наше счастье, я просто снова хочу жить полной жизнью. Сейчас я представляю собой пустую оболочку без внутреннего содержания. Я чувствую себя таким никчемным, когда, гуляя по улицам, вижу людей, спешащих на работу и с работы. Я чувствую себя таким несостоятельным, проводя целые дни в кино и рассматривая экран, а не настоящую жизнь. Мне надо что-то делать, чем-то занять себя.

Марианна перестала плакать.

— Почему бы тебе тогда не заняться чем-нибудь дома? — предложила она. — Как это делал Джерро. Попробуй писать. Ты очень экспрессивный и хорошо выражаешь свои мысли. Почему бы тебе не взяться за перо?

При ее словах я не смог удержаться от хохота, это был абсурд. Я — писатель.

— Нет, — смеясь ответил я, — не думаю, что у меня получится. Очень любезно с твоей стороны так хорошо думать обо мне, но мне виднее. Из этого ничего не выйдет! Я начинаю искать работу.

Однако найти работу оказалось так же сложно, как и раньше. Приближались холода, и я возвращался домой после своих поисков замерзший и злой из-за очередной неудачи.

В эти моменты Марианна отрывалась от работы или другого занятия и подходила ко мне.

— Ну как, удачно?

— Нет, — качал я головой.

— Почему ты не бросишь терзать себя и не прекратишь эти бесполезные попытки? — спрашивала она. — Успокойся, у нас всего достаточно.

Я смотрел на нее и ничего не отвечал. Однако надежда потихоньку покидала меня, и через месяц я перестал искать работу и покидать стены дома.

Марианна была счастлива, а я расстроен. Мне стало казаться, что я не в состоянии найти даже самое грошовое занятие. Я садился в большое кресло и смотрел на портрет Джерро, а он смотрел на меня. Так я сидел часами и перебирал в уме свои неудачи.