— В тебе что-то есть, но что — никак не могу понять. Мальчишки не вызывают во мне такое чувство. А ты, ты совсем другой — ты как настоящий мужчина: сильный, эгоистичный и расчетливый, и в то же время совсем как ребенок. У тебя такой нежный детский рот. Ты такой сильный, а когда обнимаешь меня, становишься мягким и нежным, как маленький мальчик. Скажи, что любишь меня!

Я покачал головой, продолжая целовать ее в шею и крепко сжимая в объятиях.

— Скажи! — настаивала она. — Скажи: «Джулия, я тебя люблю».

Я прижал свои губы к ее губам и ничего не сказал. Мы услышали, как Мартин, насвистывая, вышел из ванной, и отпрянули друг от друга. Я взглянул на Джулию — она была прекрасна: ее глаза блестели, а губы еще не отошли от моего поцелуя.

— Я заставлю тебя это сказать, позже, — успела она прошептать, подчеркивая каждое слово, прежде чем Марти вошел в кухню. Я залился счастливым смехом.

— Что смешного? — спросил Марти.

— Да ничего, — ответил я, чувствуя себя последним кретином.

Мы сели за стол. Минут через десять в кухню вошла Рут.

— Извини, что опоздала, Джулия. Я застряла в клубе. Мы избирали нового президента.

Рут села за стол и только тогда увидела меня.

— Ты здесь? — удивилась она.

— Да, — ответил я спокойно, давая ей понять, что мне наплевать на ее претензии. — А ты что, возражаешь?

Джулия принесла Рут тарелку и снова уселась. Она посматривала то на меня, то на Рут, вероятно, понимая, что между нами пробежала кошка. Я взглянул на Джулию, и мне показалось, что в глубине ее глаз затаилась насмешка.

После ужина мы отправились в гостиную и вскоре, где-то около половины девятого, я распрощался с Рут и Мартином. Рут опять проводила меня до двери в коридор.

— Похоже, ты не следуешь моему совету, — сказала она.

— Какого черта ты лезешь не в свои дела! — выпалил я и тут же понял, что моя манера выражаться шокировала ее, потому что увидел, как она от изумления открыла рот. Я оглянулся и заметил слезы в ее глазах. Машинально взяв ее за руку, я сказал виновато:

— Извини.

Рут отдернула руку.

— Не смей меня касаться! — холодно бросила она. — Я ненавижу тебя! Ты не такой, как твои одногодки. В тебе есть что-то жестокое и гадкое, какой-то изначальный порок, как у закоренелого негодяя. Мне кажется, что ты портишь все, к чему прикасаешься, включая моего брата.

Я не прочь был бы ей ответить, но ничего подходящего на ум не пришло. Выйдя в коридор, я закрыл за собой дверь. В конце коридора меня уже ждала Джулия.

— Что так долго? Я думала, ты уже никогда не выйдешь.

— Да ничего, — пробормотал я, идя за ней в ее комнату. Когда мы вошли, я повернул ее к себе лицом и поцеловал — сначала в губы, а потом в шею, в то место, которое она мне показала. Я расстегнул халат и обнял ее обнаженное тело: ее кожа была прохладной и гладкой. Когда я стал подталкивать ее к кровати, она остановила меня:

— Сначала скажи: «Я тебя люблю!»

Я еще крепче обнял ее. Мои руки скользили по ее бедрам; она расслабила колени, и я ощутил вес ее тела. Я сделал еще одну попытку подвести ее к кровати, но она опять воспротивилась:

— Нет, скажи: «Я тебя люблю».

Я почувствовал, как она напряглась. Ее рот, такой нежный и мягкий, казался теперь жестким и упрямым.

— Я люблю тебя, Джулия! — прохрипел я, прижимая ее к себе со всей силы.