За лето я поправился на три килограмма. Потом настало время заколачивать наш летний домик и возвращаться в город. Да, это было самое счастливое лето в моей жизни. Позднее я пытался вспомнить детали тех дней, но мне это не удавалось, наверное, потому, что каждый день был так хорош и так незаметно сменялся другим, не менее приятным и счастливым, что я не успевал оценить его в полной мере.

Наступил второй год обучения в школе имени Джорджа Вашингтона. Наши команды по баскетболу и плаванью стали постоянными, и еще до окончания первого полугодия я стал носить свитер с оранжево-черной буквой «В» — знаком сборной нашей школы. Я стал одной из самых авторитетных личностей в школе. Вокруг меня всегда была толпа приятелей, и мне уделяли столько внимания, сколько вряд ли получал кто-либо еще из моих сверстников.

Все мы повзрослели за это лето: Джерри, Марти, я сам — и Жанет. Об этом я узнал через день после футбольного матча, который состоялся в праздник Благодарения. В тот день я провожал ее домой. Она зашла переодеться, собираясь пойти к бабушке на праздничный обед. Я вызвался проводить ее и туда. Когда мы пришли к ней, родители уже ушли. Пока она переодевалась, я вошел в гостиную, бросил пальто на кушетку и уселся читать газету.

Через несколько минут Жанет в купальном халатике и с комбинацией в руках вошла в комнату.

— Мне нужно погладить ее, — сообщила она мне, — она еще не высохла.

Когда Жанет скрылась в кухне, я медленно подошел к двери и стал наблюдать за ней. Жанет вытащила из ниши гладильную доску, включила утюг и вернулась в гостиную. Я последовал за ней.

— Утюг нагреется через несколько минут, — сказала она. — Это быстро.

— Ничего, — ответил я. — У меня куча времени.

Она взглянула в окно и крикнула:

— Посмотри! Снег идет!

Я подошел к ней.

— Вот это да! — сказал я.

Она повернулась ко мне.

— Это же первый снег в этом году!

— Ага, — буркнул я и, обняв, поцеловал ее. — Первый снег…

Какое-то мгновение она обнимала меня. Потом выскользнула из моих рук.

— Утюг, должно быть, уже нагрелся, — сказала она, направляясь на кухню.

— Я тоже! — заметил я.

Жанет засмеялась и потрогала утюг.

— Еще не совсем.

— Как это? — запротестовал я, подыгрывая ей. — Зато я перегрелся!

— Да я не тебя имею в виду, дурачок, а утюг! — Жанет взглянула на меня и, в ответ на мою улыбку, подошла.

Я снова поцеловал ее и крепко прижал к себе. Под халатом у нее почти ничего не было. Обнявшись, мы сели на кушетку. Я положил ее голову к себе на колени и снова поцеловал ее. Она ответила мне нежным поцелуем. Мои руки скользнули под халатик: пальцы горели, касаясь нежной кожи. Жанет тяжело задышала. Я целовал ее, нежно гладя ее спину. Она обхватила меня и крепко прижала к себе. Моя рука, расстегнув бюстгальтер, осторожно гладила ее обнаженную грудь, а потом передвинулась на живот. Я стал целовать ее шею и плечо, выскользнувшее из халатика.

— Хватит, Фрэнки! — простонала Жанет, не в силах сопротивляться моим разгоряченным губам.

— Нет, дорогая! — запротестовал я, целуя ее грудь.