— Знаю ее. Чего знакомить. Не надо ее мне. В выходной как напьется, хуже мужика. А я пьяных баб на дух не терплю. Все бы ладно в бабе. И красивая, и трудяга. Но, как набухается, хуже; свиньи. Я с такой не сдышусь под одной крышей. А и перед Анкой будет совестно. Дочка моя, сам знаешь, в рот спиртного не берет и не нюхает. Все с детства отшибло.

— Это хорошо, что не балованная. А все ж Лаврова Витьку с армии ждет. Тому уже немного; служить осталось. Вот вернется, готовься к свадьбе. Не завидую я тебе, родня у него большая, горластая и скандальная. Все с ложками, голожопые, в хозяйство на работу загонять дубиной надо. Только на своем участке ковыряются. Там у них порядок. Каждое утро в город едут, груженные по уши. Молоко и сметану, яйца и творог, зелень продают. Из города тоже еле идут. Так и живут. А скажи им слово, все десять глоток хай поднимут. Такой базар изобразят, Колхозный рынок против них больничным покоем покажется. А и меня с дерьмом смешают по самые уши.

— Знаю этот улей! Делали мостки через канаву напротив их дома, так эта семейка души нам вывернула. То вперед, то назад, то влево, то вправо подай. Все командовали.

— Послали б вы их.

— Мы так и сделали.

— Самое милое дело у Ковалевых. Поставили, хозяева поблагодарили, еще зазвали в хату, всех обедом накормили, а сколько спасибов услышали, враз за все хозяйство. Вот это люди. Жаль, что мало таких в деревне.

— Да и детвора у них послушная. Гуляют на улице, мать один раз их позовет, все домой бегут, не перечат, не оговариваются как другие.

С одного слова родителей слушаются, — добавил Сашка.

— Я своих оболтусов не сумел так воспитать. Все по-своему норовили сделать. Хотя все родные, а разные.

— Что хочешь, даже огурцы на грядке непохожие. Какими вырастут, кто их знает. Может израстутся. Вон у меня всего одна дочь, а редкий неслух.

— Тебе, Саня, грех на нее обижаться. Девка трудягой растет, хорошо учится, — заметил Иван Антонович.

— Хорошего вот только мало. С Витькой у них полный разлад. Ты ж помнишь, он в отпуск приезжал недавно. Всего на две недели.

— Ну и что?

— Пошел провожать мою кикимору вечером. А уже темновато было. Тут им навстречу барбос какой в аптеку вместо бабки ходит. Увидел Аню с Витькой, понятное дело, пасть отворил. Ну, моя внимания не обратила. Как шла, так и поперла.

— А Витька? — спросил Иван.

— В том-то и дело. Остановился, а потом домой повернул. Испугался кабысдоха. Не захотел с ним знакомиться. Анька его зовет, а он н в какую. Страх одолел. Моя девка и призадумалась. Пришла домой грустная и говорит:

— Он собаки испугался. Не стал до дома провожать. Ушел. А в жизни не только пес на пути может встретиться, а кто-нибудь и покруче. Витька вот так же меня бросит и побежит домой. Зачем мне этот отморозок нужен? Хорошо, что у нас с ним до серьезного не дошло. Только целовались. Большего не позволила. Да и на фиг он мне нужен. Что за друг, какой от обычного барбоса в портки налудил. Короче, полный отруб. Не хочу видеть козла, и пусть больше не приходит к мне. Так ему и сказала. Обидно, что столько времени на него извела. А он, говно, того не стоил.

— Вот это финт! А я думал, что у них все на мази. Вернется, справим свадьбу, — загоревал Иван.

— А что я ей скажу? Разве неправа?

— Права конечно! Но он дурак!

— Моя себе найдет. Я не переживаю. Лучше, что теперь проявился.

— Это верно, — подтвердил Иван.

…Жила деревня своей жизнью. Кто-то рождался, другие умирали. Старики, сидя на завалинках, грелись на солнце, радовались, как быстро растут молодые.