– Вот так!

– Спасибо.

– Заканчивай!

– Сейчас… – Девушка макнула импровизированную кисточку в банку с маслом и продолжила задуманное. – Я скоро…

Работы действительно оставалось немного, и несмотря на то, что из глаз художницы сочилась кровь, было видно, что она успеет закончить.

– Смешно, – неожиданно сказал Павел, тяжело упираясь в стену.

– Что именно? – спросила Диккенс.

– Когда мы познакомились, ты тоже рисовала…

Орбитальная станция «Надежда Илона» 20.12.2036

Сколько Диккенс себя помнила – она всегда рисовала. Всегда и везде. Мама учила ее рисовать ладошками: открывала баночки с красками, разбрасывала вокруг листы бумаги и не мешала, позволяя малышке делать все, что заблагорассудится. Мама у Диккенс тоже была художником, мечтала, чтобы у дочери открылся талант, и ее мечты сбылись. В семь лет девочку взяли в лучшую художественную школу королевства, в двенадцать ее акварели произвели переполох, и критики заговорили о персональной выставке. Но родители не торопились превращать ребенка в вундеркинда, здраво рассудив, что ранняя слава мимолетна, поэтому выставка состоялась лишь этим летом и подвела итог под школьными годами.

А после нее последовала победа в «Фантастическом Рождестве».

Диккенс рисовала всегда: дома и в поездках, в студии и на улице, забывая обо всем и поглядывая на часы, но ничего более необычного, чем рисование в невесомости, с ней не случалось. Необычного во всех смыслах: вид далекой Земли разгонял фантазию, а необходимость пристегиваться и следить за тем, чтобы не улетел карандаш, добавляла ощущений. Не мешала, как опасалась девушка перед полетом, а создавала настроение.

Диккенс расположилась в «главной гостиной» станции «Надежда Илона», в большом шарообразном отсеке с огромным, направленным на Землю иллюминатором и, по обыкновению, увлеклась, не слыша и не видя ничего вокруг. Она писала не планету, которая лежала под ногами, а мир, который увидела, оказавшись на орбите. Мир новый и неожиданный. Она писала свою изумленную душу…

– Я думал, сейчас рисуют в цифре.

Голос прозвучал настолько неожиданно, что девушка вздрогнула и даже коротко вскрикнула.

– Извините, – растерялся подплывший сзади Павел. – Я должен был предупредить о своем появлении. Хотя бы кашлянуть…

Молодой человек в темно-синем комбинезоне Флота выглядел настолько смущенным, что Диккенс стало неловко.

– Ничего страшного, я увлеклась и не заметила… – пробормотала она. – То есть не услышала…

Услышать плывущего в невесомости человека не было никакой возможности, и когда Диккенс это сообразила, то окончательно смутилась, замолчала и улыбнулась.

– Здесь очень красиво, – космонавт кивнул на иллюминатор, точнее на Землю, что висела в бесконечности космоса прямо под ними. – Однажды я потерял счет времени и получил серьезное взыскание.

– Значит, вы меня понимаете.

– Конечно, понимаю. – Он протянул руку: – Меня зовут Павел Вагнер, я состою в команде «Чайковского» и буду сопровождать вас на Луну и обратно.

– Вы офицер Флота?

– Еще нет, мисс Диккенс, – ответил Вагнер. – Я – кадет последнего курса Космической академии. Прохожу на «Чайковском» практику.

– Я думала, в экипаж клипера входят исключительно профессионалы, – полушутя заметила девушка.

– Именно так, мисс Диккенс: экипаж «Чайковского» состоит из трех профессионалов высочайшего класса, – со всей серьезностью подтвердил Вагнер.