|
К тому же сил у меня едва хватает, чтобы переставлять ноги. – Помоги!! – в голосе профессора слышатся отчаяние и обреченность. – Пожалуйста! Замечаю, что у меня трясутся руки. Не от холода – холод отступил, сейчас не до него. Я просто не знаю, что делать. Гибнет человек. Пусть не самый лучший, пусть временами подонок, но человек! Если он сорвется в трещину, улетит в зловещий мрак, тогда – все. Конец. И ему, и мне, правда, не сразу. – Арте ем, спаси! – воет Нефедов. – Да заткнись ты! – со слезами в голосе кричу я. Что делать? Что?! И тут приходит спасительная мысль: «Винтовка! Ну конечно, это же выход!». Подтягиваю «Бур» к себе, берусь за мокрый ремень и опускаю оружие прикладом вниз в трещину. – Хватайся! – Ага! – обрадованно выдыхает Нефедов. – Я буду стараться удержать ее, а ты упирайся ногами и лезь! Это я здорово сказал: «Буду стараться». Едва только профессор повисает на винтовке, я начинаю сползать в трещину. Распластавшись на пупырчатом фирне, пытаюсь свободной рукой нашарить хоть какой нибудь бугорок или выемку, чтобы зацепиться. Не тут то было – поверхность ровная, как гранитная плита. Только крохотные пупырышки. Впиваюсь в них ногтями, скольжение чуть чуть замедляется. – Ы ы х! – стонет Нефедов, выбираясь из смертельных объятий трещины. – Потрепи и и, я щас… Руку, которой я удерживаю ремень «Бура», сводит судорогой. Еле успеваю перехватить винтовку другой рукой, и сразу же профессор подтягивает меня к самому краю. Еще миг – и мы оба полетим вниз. – Есть! – грязная пятерня Нефедова появляется из трещины, следом перехватывает ствол винтовки вторая. Вот уже и лохматая голова закачалась в поле моего зрения. Опершись на локти, мой спутник отпускает «Бур» и тяжело переваливает свое грузное тело через край. – А а а, все! – он дышит так часто, как будто пробежал марафонскую дистанцию. Я улыбаюсь. Пальцы сами собой разжимаются – у меня нет сил держать винтовку на весу. «Ли Энфильд» модификации «Бур», прощально блеснув шляпками золотых гвоздиков на прикладе, улетает в трещину. Что ж, так оно, может быть, и лучше. Этот ухоженный человекобой заслужил века покоя. Нам он не поможет – на всех преследователей элементарно не хватит патронов… Ледяные морозные когти вновь пробираются сквозь одежду, цепко сжимают сердце. Надо идти. Вставать и идти, пусть и безо всякой надежды. Нефедов поднимается первым, достает из за пазухи «Макаров», протягивает мне. – На. Все одно из меня стрелок, как из шахтера балерина. Сую пистолет в карман. В голове – странный звон. То ли от напряжения, то ли от холода. Перед глазами все плывет, горы двоятся. Черная обглоданная вершина справа кажется разверзнутой пастью исполинского чудовища. Небо из голубого становится густо синим. Солнце висит надо мной, как лампочка. Потом я слышу шепот. Тихий, вкрадчивый шепот, идущий ниоткуда. – Остановись, человек… твой путь завершен… здесь твой последний приют… Присядь, дай отдых натруженным ногам… Остановись… Я испуганно вскрикиваю, начинаю оглядываться, машу руками. Белизна снегов режет глаза. Слезы замерзают на щеках. – Чего ты? – Нефедов пытается поймать мой взгляд. – Э э э, парень! Стой! Да стой же ты! Ну ка… Его голос отрезвляет меня. Жуткий шепот в ушах стихает. Я дрожу, закрываю лицо ладонями. Профессор отрывает еще один лоскут от подкладки своего халата, завязывает мне глаза. Сквозь темную ткань видно плохо, но резь проходит. Я вспоминаю про снежную слепоту – бич полярников и альпинистов. Да, только этого не хватало. – Так лучше? – с тревогой в голосе спрашивает Нефедов. |
