|
Да, только этого не хватало. – Так лучше? – с тревогой в голосе спрашивает Нефедов. – Нормально. – Идем. До темноты мы должны одолеть перевал. Идти становится труднее, мы поднялись высоко и здесь ледник покрывают довольно глубокие снега. Теперь мы движемся намного медленнее – профессор сперва проверяет ногой снег впереди, потом делает шаг. Ни он, ни я, точно сговорившись, не оборачиваемся. А зачем? И так ясно, что люди Надир шаха догоняют нас. Все может закончиться в любую минуту – выстрел, вспышка боли и темнота... Шепот накатывает на меня вновь ближе к полудню. Те же призрачные голоса, те же слова: – Остановись, человек… Присядь, дай отдых натруженным ногам… Остановись… – Игнат! – окликаю я Нефедова. – У меня это… слуховые галлюцинации, короче. – Это духи гор, – серьезно отвечает профессор. – Не слушай их. Думай о хорошем. Пой песни, только про себя. Не поддавайся! Легко сказать. Как я могу думать о хорошем, если зловещие слова возникают прямо в голове? – Твой путь завершен… завершен… завершен… Здесь твой последний приют… Остановись! Потом приходят видения из прошлого. Сквозь повязку, закрывающую мне обзор, я вдруг ясно вижу майора Киверова. В пыльной хэбэшке с автоматом, он шагает рядом со мной и снег отчетливо хрустит под его сапогами. – Не бойся, воин, прорвемся, – улыбается Киверов. Жутко видеть эту вполне человеческую улыбку на мертвом лице – у майора снесено полголовы. За Киверовым является тот самый блатнюк, которого я отоварил в поезде и который потом отделал меня в ресторане. – Все, фраерок, приплыл ты, – косо ухмыляется он. – Сколь удавочке не виться, все одно затянется. Кранты тебе. Замочат вас, оленей, чертилы местные, на глушняк посадят. – Сгинь! – говорю я уголовнику. Он исчезает. Появляется Надя. – Почему ты меня не любишь? Ведь я хорошая, Артем! Правда, я хорошая! И фигура у меня нормальная, и все остальное… Артем, вернись, пожалуйста! Я тебя очень прошу! Я крепко зажмуриваю глаза. Никакой Нади здесь нет. – Артем! Почему ты молчишь? Ты все время молчишь! Надя. Опять она. Никуда не делась, идет рядом. Надя изменилась. Она стала ярче краситься, заимела вышитую гуцульскими узорами дубленочку, сапоги чулки и вообще превратилась в какую то куклу. – Привет! – первой начала разговор Надя. – Как поживаешь? Она улыбалась, всем своим видом давая понять – вот, мол, какая я, сама сделала первый шаг, цени, Новиков! – Привет, – мой ответ был сдержанным, без эмоций. Для себя я все давно решил, Надя уже в прошлом. Но иногда прошлое вторгается в настоящее, особенно если оно живет с тобой в одном подъезде. – А я на Новый год в Трускавец еду, – сказала Надя и искоса посмотрела на меня. – Везет тебе, – я изобразил полуулыбку. – У нас путевки. Группа, семь человек, – продолжила она. – Нелька, Светка, Венерка, я, Роберт, Саша Симагин и… Последовала драматическая пауза. Ясно, сейчас я услышу ГЛАВНУЮ новость. – …И Геннадий Павлович, – закончила Надя, облизнув кончиком языка накрашенные губы. – Он – доцент с нашей кафедры и куратор нашей группы. – Ну, удачно вам съездить, – я обошел девушку, сделал шаг, другой. – Он мне предложение сделал! – в отчаянии крикнула Надя. – Он молодой, тридцать один год всего! У него «Жигули», тройка! Понял! – Да понял, понял, – не оборачиваясь, усмехнулся я. – Совет вам да любовь… И вот теперь она идет рядом и канючит: – Арте е ем! Ну Арте е емка… А еще она приезжала ко мне в армию. |
