|
– Ага. Игнат, скажи пожалуйста – как ты нашел меня? Как ты узнал про мой предмет? Он отодвигается, в задумчивости скребет бороду. – Хорошо, но давай откровенность за откровенность: ты скажешь, куда он тебя ведет, – и видя, как изменилось мое лицо, поспешно добавляет: – Хотя бы примерно, идет? – Идет. Но ты первый. – Нет, ты! – Ты! – Детский сад! – раздраженно выкрикивает Нефедов. – Ладно, слушай: я много работал в архивах и нашел упоминания о странной шкатулке, передававшейся из поколения в поколение в роду потомков Елюй Чу сая. Мне удалось проследить историю вашей фамилии. Я обнаружил, что Чусаевы живы до сих пор. Я даже видел шкатулку! – Видел?! – Ну да. Лет пять назад я встречался с твоим ныне покойным дядей. Представился любителем древностей, предлагал купить у него шкатулку, да он отказался. Ну, а дальше ты знаешь – Николай Севостьянович умер, шкатулка по наследству досталась тебе. Наше знакомство в гостинице «Татарстан»… – Было не случайным? – Да. Я зло матерюсь. Нефедов иронично улыбается. Сволочь! Пересиливаю желание схватить «Бур» и выстрелить в его выпуклый потный лоб. Одному мне в горах не выжить, это раз. А два – я не он. Я не стану стрелять в безоружного. Хотя у него же есть пистолет. Но все равно – не стану. Чтобы отвлечься и успокоиться, спрашиваю: – У тебя есть предмет? – Нет, – Нефедов проводит большим пальцем над бровями. – Глаза. Видишь? Если бы я владел предметом, они поменяли бы цвет, вот как у тебя. Кстати, именно то, что твои глаза стали разноцветными, подтвердило мои догадки о предмете в шкатулке. – А откуда ты узнал? Вроде в гостинице у меня все еще было в норме? – Один твой приятель рассказал. Не бесплатно, конечно. – Бики? – Нет, его звали Виктором. – Витек?! Скриплю зубами. Положительно, сегодня день неприятных новостей и открытий. Витек Галимов, верный мой друг с самого детства, оказался стукачом. За моей спиной за деньги – за деньги! – он рассказывал обо мне Нефедову. Вот и верь после этого людям… – Мне, конечно, стоило немалых трудов держать тебя в поле зрения. А когда я увидел, как действует конь, как он коверкает твою судьбу, то даже испугался, – продолжает вещать профессор. – Сложнее всего оказалось с Афганистаном. Но я хитрый. И умный. – Не то слово. Неожиданно он отрывисто приказывает: – Теперь ты! Теперь я… Вроде бы я обязан сказать правду; как известно, уговор дороже денег. Но у меня есть твердая убежденность: таким, как Нефедов, нельзя давать в руки власть. А волк – это именно власть, безграничная и жестокая. Собираюсь с духом и медленно произношу: – Твой Пржевальский был прав. Он почти нашел. И умер буквально в двух шагах от… – От чего?! От могилы или тайника? – Я не знаю, – пряча глаза, отвечаю я, а про себя думаю: «Я и так сказал достаточно». – Но хоть как называется то место? – Нефедов хватает меня за грудки, трясет. – Говори! Говори, ну же! – Не знаю! Не помню… – Врешь, гад! – Да пошел ты! – Убью!! – ревет Нефедов, оскалившись. И тут я начинаю хохотать. – Не е ет, Игнат батькович, теперь ты меня точно не убьешь! Наоборот – будешь беречь, как родного отца. Он разжимает руки, отходит, бормоча под нос: – И все же я был прав… Пржевальский почти нашел… Перевал Бедель… Киргизия… И впрямь лучше через Китай… А ведь я знал, чувствовал! Я гений! – Сволочь ты, – я поднимаюсь с холодных камней, смотрю вниз. |
