– Им будет очень интересно это узнать, – заметил Римо. – Ну, и как вы предлагаете изменить это невыгодное положение детей черных гетто в плане английского языка?

– Следует вернуться к изначальному, истинному английскому языку. Уличному английскому. Черному английскому, если хотите.

– Другими словами, раз эти неучи не умеют говорить правильно, давайте превратим их глупость в стандарт, на который должны равняться все остальные, так?

– Это расизм, мистер Сахиб! – гневно возразил Шокли.

– Насколько я смог заметить, сами вы не говорите на уличном английском. Почему же, если он такой уж святой и чистый?

– Я получил докторскую степень в области образования в Гарварде, – заявил Шокли, и ноздри его при этом сжались, а нос стал уже.

– Это не ответ. Получается, что вы не говорите на уличном английском, так как сами вы для этого слишком образованны.

– Уличный английский – прекрасный язык для общения на улице.

– А что, если они захотят уйти с улицы? Что, если им понадобится узнать что то еще, кроме ста двадцати семи способов рукопожатия с похлопыванием в ладоши и притопыванием? Что будет, если они окажутся в реальном мире, где большинство говорит на нормальном английском? Они будут выглядеть тупыми и отсталыми, как ваша секретарша.

Римо махнул рукой в сторону двери, и перед его мысленным взором предстала женщина, все еще мучительно сражающаяся с шестью словами на обложке «Журнала черного совершенства и черной красоты».

– Секретарша? – переспросил Шокли. Брови его изогнулись, как два вопросительных знака.

– Да. Та женщина, в приемной.

Шокли усмехнулся.

– А, вы, наверное, имеете в виду доктора Бенгази.

– Нет, я не имею в виду никакого доктора. Женщина в приемной, которая не умеет читать.

– Высокая женщина?

Римо кивнул.

– Густые курчавые волосы? – Шокли округлил руки над головой.

Римо кивнул.

Шокли кивнул в ответ.

– Конечно, Доктор Бенгази. Наш директор.

– Храни нас Боже!

Долгие несколько секунд Римо и Шокли молча смотрели друг на друга. Наконец Римо сказал:

– Раз никто не хочет научить этих ребят читать и писать, то почему бы их не научить каким нибудь ремеслам? Пусть станут сантехниками, или плотниками, или шоферами грузовиков, или еще кем то.

– Как быстро вы решили обречь этих детей на прозябание в мусорной куче! Почему они не должны получить свою долю всех богатств Америки?

– Тогда почему, черт побери, вы не готовите их к этому? – спросил Римо. – Научите их читать, ради Христа! Вы когда нибудь оставляли ребенка на второй год?

– Оставить на второй год? Что это означает?

– Ну, не перевести его в следующий класс, потому что он плохо учится.

– Мы полностью избавились от этих рудиментов расизма в процессе обучения. Тесты, интеллектуальные коэффициенты, экзамены, табели, переводы из класса в класс. Каждый ребенок учится в своей группе, где он чувствует себя в родном коллективе и где ему прививается вкус к общению ради постижения высшего смысла его собственного предначертания и в соответствии с опытом его народа.

– Но они не умеют читать, – напомнил Римо.

– По моему, вы несколько преувеличиваете значение этого факта, – сказал Шокли с самодовольной улыбкой человека, пытающегося произвести впечатление на пьяного незнакомца, сидящего рядом за стойкой бара.

– Я только что видел парня, который в начале года выступал с приветственной речью. Он не умеет даже раскрашивать.

– Шабазз – очень способный мальчик. У него врожденная нацеленность на успех.

– Он вооруженный грабитель!

– Человеку свойственно ошибаться.