— Вадик, а ты, кажется, с фильтром курил?

Вода хлестала в поилку.

— А «Примочка» откудова? Московская. На «Примочку» для экономии перешел? На чужую!

Хлестала всласть вода.

— Мои кончились… А эта… на полу…

Ох, не надо было врать.

— На полу? — еще вкрадчивей, еще примирительней. И парень понял, что все проиграно и пропало. Дернул черт доставать.

— Поедем в магазин — отдам, — пробормотал, свежея с лица. Этого говорить уж вовсе не надо было.

— Отдашь, значит? — Миша качнулся с пяток на носки. Парень был в его руках.

А парень недоумевал: ничего, в сущности, он против Миши никогда не имел. Ничем его Миша не хуже и не лучше. Но всегда чуть заспорят, всякий раз в конце Миша прав. Будто нарочно подманивает то небрежностью, то дружелюбием, выжидает, чтоб подловить пообидней и сильней ударить.

— Нас нет, мы работаем, — все качался Миша, — а он по рюкзачкам шарит. Вещички перетрясает. Приятно будет всем узнать. Ведь Люда там и деньги…

Это уж было невпроглот. Парень драться не умел, удар пришелся Мише ниже лица и вскользь. И Миша кивнул благожелательно, отступил только на шаг:

— Не, бить не буду. Наябедничаешь, скажешь, что со зла поклеп возвожу… — Однако сам дрожал, в узду влез, но еле сдерживался.

А парня понесло. Все у него задергалось, сошло с осей, раскорячилось, бороденка вспенилась. Глаза кругло выкатились; он закричал тонким голосом и фальшиво:

— Сам вор, ясно? Сам вор!

Верблюды бесстыдно хлебали из желоба, и вода все прибывала, падая не на каменное звонко, а в полное булькаясь.

Миша впился в парня глазами, темнотой наливаясь снутри. — Что-о? Что ты сказал? — все круглей раззевались его губы от изумления.

— Что слышал! — Парень закусил удила. Так и казалось — вскочит сейчас Мише на спину, вцепится в загривок, будет клевать в темя. — Про богомола забыл, про богомола, думаешь, не знает никто. А он твой был, твой? Его Салтыков поймал, а ты в банку. Стащил и в банку. Украл богомола…

— Паскуда, — шипел, переполняясь, Миша и медленно шел вперед. — Все вынюхал, но только зря. С больной головы на здоровую валишь?

Он ударил правой прямой, но парень был быстрей, нервней, пугливей. Отшатнулся, голову пригнул, но все долбил Мише дырку в голове.

— И богомола украл, — кричал, — и овцу! Всех украл, вор, вор…

Миша ударил вновь, но без прежней убежденности. Рисунок парня смущал его. В армии видал, как — чуть что — рвут рубаху на груди, но не так. Да и не на ровном же месте.

— Богомол этот твой, что ли?

— Вор, вор… — Парень тряс головой, конечности его дрожали. Он с ненавистью глядел — растерзанно, взъерошенно.

— Дурак же, — пуще удивлялся Миша. — Богомол, если хочешь знать, не тот вовсе. Я его еще в первые дни поймал, хоть у Людки спроси. В маршруте. А вчерашнего не видал, дурак ты, — заключил, злясь на себя за пространные объяснения, сожалея, что хоть и посасывал парень нижнюю губу после второго удара, момент для хорошей драки упущен, потерян. Сплюнул, отвернулся.

— Хочешь, скажу? — услышал за спиной. — Я один сегодня был. Водовоз приезжал. Так он сказал: Телеген все знает.

— Интеллигент?

— Телеген, он вчера у нас был. Его племянник пас отару, а собака кишки принесла. Теперь они знают, что вы овцу своровали.