Каждый день Хобли мыл и брил его и раза три на день заботился обо всех его потребностях. Иногда, если мистера Джетро не было дома, он оставался поблизости не возвращаясь в имение, а в других случаях просто старался незаметно ускользнуть из дома на час — утром в час ленча, а потом ближе к вечеру.

Это был очень странный и непривычный для маркиза образ жизни, однако он сознавал, что никогда еще не чувствовал себя таким счастливым.

Ему не было ни тоскливо, ни скучно и нисколько не хотелось покидать уютную кибитку.

Иногда он подолгу лежал молча и наблюдал за Савийей, которая в таких случаях садилась у входа в кибитку.

Ему казалось, что ее красота напоминает какой-то дивный, необыкновенный цветок, который с каждым днем все больше разворачивает свои лепестки, открывая скрытую в его глубине прелесть. И с каждым днем Савийя зачаровывала его все сильнее.

Маркиз провел в кибитке уже больше двух недель, когда однажды днем, после того как Хобли вернулся в имение, он вдруг сказал Савийе:

— Скоро я достаточно окрепну и смогу объясниться с Джетро. И ни тебе, ни Хобли не удастся меня остановить.

— Рана заживает очень быстро, потому что ты сильный и здоровый, — проговорила Савийя. — Человек со слабым здоровьем поправлялся бы гораздо дольше.

— Но прежде, чем я покину это идиллическое место, — добавил маркиз, — нам с тобой надо поговорить, Савийя.

Она напряженно застыла, и выражение ее лица резко изменилось.

— Ты еще не сказала мне, почему вы собирались уехать в то утро, когда ты спасла мне жизнь.

Она отвела глаза, медля с ответом.

— Я сказал тебе, как ты мне желанна. Как могла ты покинуть меня, Савийя, зная, что мне, возможно, уже никогда не удастся вновь тебя отыскать?

— Я не могла остаться с тобой. Это было бы нехорошо, — ответила она.

— Кому было бы нехорошо? — почти гневно вопросил маркиз. — Мне казалось, ты поняла, Савийя, что без тебя я просто не смогу жить. Я это знал и тогда, но сейчас у меня не осталось и тени сомнения: мы действительно частицы одного целого. У нас одно сердце, одна душа. Как ты можешь отвернуться от чего-то столь прекрасного, столь великолепного?

Савийя совсем отвернулась от него, и он заметил, что она дрожит всем телом.

— Иди сюда, Савийя! — приказал он. — Ты мне нужна.

Маркиз думал, что она откажет ему, но она послушно, словно ребенок, услышавший голос взрослого человека, встала со своего места у двери и, подойдя к постели, опустилась рядом с ним на колени.

— Посмотри на меня!

Она подняла голову, и он увидел в ее широко распахнутых глазах тень испуга.

— Я люблю тебя! — нежно сказал он. — Разве ты не видишь, милая, как сильно я тебя люблю?

— Я тоже тебя люблю, — ответила Савийя, — Но ты… очень важная персона… и занимаешь видное место в обществе… Твоя связь с цыганкой поразит твоих друзей… И, может быть, заставит их от тебя отвернуться.

— Если заставит, значит они и не были мне друзьями, — уверенно ответил маркиз. — И потом, какое нам дело до остальных? Главное — мы с тобой. Нам не нужны развлечения лондонского света, Савийя. Мы можем жить здесь, в Рэкстоне, или уезжать на часть года за границу. У меня есть яхта, которая отвезет нас на побережье Франции, туда, куда ты только пожелаешь. Мне не важно, где мы окажемся, только бы мы были вместе.

Савийя глубоко вздохнула, и маркиз почувствовал, что она бесконечно тронута его словами.

Но в следующую секунду она с отчаянием проговорила:

— Ты не понимаешь!

— Чего именно я не понимаю? — ласково спросил он.