— Садись, попей горяченького, — сказала она, — а я пока починю твою шинель.

Она уже заметила, что в нескольких местах шинель брата надо заштопать.

Елена села на диване, а Николай с удовольствием стал пить чай.

— Ну а дальше что? — спросила она.

— Придется уходить за границу. Попробую добраться до Швеции.

— Но на что ты там будешь жить?

— Утешаю себя мыслью, что в России скоро начнется новая волна борьбы с деспотизмом, и я еще понадоблюсь. А если и нет, то уж сумею прокормить себя каким-нибудь мастерством. Во всяком случае, я не собираюсь являться в Зимний с поднятыми руками… А матушку успокой… скажи, что здоровье мое порядочно.

Елена сложила ладони на груди. Внешне она очень походила на мать: такое же круглое, очень белое лицо, карие печальные глаза под аккуратными бровями, хорошей формы губы.

— Ну, мне пора. Они могут появиться здесь с минуты на минуту.

Николай вместе с сестрой прошел в свою комнату, открыл ящик резного бюро, достал оттуда бумажник с ассигнациями и несколькими золотыми империалами, морской компас в медной оправе.

— Ты не знаешь, где коробка с гримом? — спросил он у сестры.

— В секретере…

Он спрятал грим в карман.

— У меня нет времени, Элен. Разбери, пожалуйста, тотчас мои бумаги, сожги все письма, написанные не моей рукой. Ну, прощай.

Он обнял ее.

— Дай тебе господь силы все перенести на избранном пути, — сказала Елена.

Николай Александрович снова вышел в темноту. Пройдя квартал, обернулся. Их дом, днем желтый, сейчас темно мрачнел. Свет горел только в его комнате.

У подъезда остановилась карета. К двери метнулись две фигуры. «Вот и пожаловали. Успела ли Элен все сжечь?»

Николай Александрович миновал мост, когда мимо проехал воз, прикрытый рогожей. Из-под нее виднелись ноги в солдатских сапогах. Рядом шагал мужик.

— Кого это ты, братец, везешь? — спросил у него Николай Александрович.

— Звестно кого — покойничков, — невозмутимо ответил возчик.

— Откуда? — спросил Бестужев, уже зная, что услышит в ответ.

— Звестно, с Сенатской.

— А что там было?

— Да ить проповедники схотели судьбину людскую улучшить… Вот и полегли.

— А куда же ты их?

— Да их, царствие им небесное, приказано в прорубь спихнуть. А на той площади кровь праведную скрывают, поверх снегом укатывают.

Промчался на рысях всадник. Протащилась длинная повозка-форшпанка.

Лед был крепок и завален сугробами. В небе ни звезды. Согнувшись, преодолевая ветер, бьющий в лицо, Николай Александрович зашагал к Кронштадту. Важно из Кронштадта добраться до Финляндии, успеть проскочить, пока не разослали их приметы на посты.

Весной прошлого года погиб, помогая греческим повстанцам, его любимый поэт Байрон. Он подал пример, как надо умирать. Они не сумели на Сенатской последовать этому примеру…

По окончаний Морского корпуса девятнадцатилетний мичман Николай Бестужев был оставлен там воспитателем «с правом преподавания высшей теории морского искусства и мореходной практики».

Очень скоро начальству стало ясно, как ценен для корпуса деловой, подтянутый и очень образованный офицер. Он был близок к воспитанникам, увлекшись физикой, создал на свое жалованье кабинет физики, вместе с кадетами делал там приборы, согласился безвозмездно преподавать этот предмет.

Как-то начальник корпуса капитан первого ранга Михаил Гаврилович Степовой пригласил его к себе в гости на квартиру. Пошел туда Бестужев без особого желания.