|
- Мы перенесем все, что предстоит перенести. Ведь ты этого от нас хочешь? - Только не надо ожесточаться. Ты же обещала помочь. Подумай о моем достоинстве и дай мне попробовать. Руфь передернула плечами: - Пробуй все, что хочешь. - Когда она поднесла молоко к губам, от него пахнуло кислятиной. Она увидела мелкие створоженные частички на поверхности и не смогла пить. - А что, если нас куда-нибудь пригласят - что мне говорить? - Пока - соглашайся. Я поеду с тобой. - Значит, просто не будешь со мною спать - разница только в этом? - Разве это не главное? Во всяком случае, это - начало. И правильное. Что бы дальше ни произошло, это - правильно. - О-о, какие любопытные вещи ты говоришь. - Солнышко, синяя птица улетела. Мы слишком молоды, чтобы сидеть до конца жизни и ждать, не влетит ли она назад в окно. А она не влетит. Она никогда не возвращается. Он снова принялся жестикулировать - неприятно-театрально, и Руфь обозлило самодовольство, промелькнувшее на его лице, когда он нашел этот образ никогда не возвращающейся синей птицы: экран его лица словно ожил. Она встала и подошла к раковине. Джерри жалобно крикнул ей в спину: - Только не начни пить! Она вылила молоко в раковину, сполоснула стакан и, перевернув, поставила на сушилку. Затем проверила, не осталось ли крошек на хлебной доске, которые могли бы привлечь муравьев, и, обнаружив несколько крошек у тостера, смахнула их рукой в ладонь и выбросила в раковину вслед за вылитым молоком. Мокрой тряпкой она вытерла мазок джема возле тостера. Выключила свет над доской и сказала: - Пить я не собираюсь. Я ложусь спать. Чтобы выйти на лестницу, ей надо было пройти мимо Джерри. - Как твоя голова? - спросил он. - Не дотрагивайся до меня, - сказала она. - Голова у меня болит меньше, но если ты дотронешься, я закричу или заплачу - не знаю, что из двух. Я ложусь: уже поздно. Ты будешь собирать вещи или что? - Неужели нам больше нечего друг другу сказать? Мне кажется - есть. - Позже наговоримся. Времени у нас предостаточно. Не надо меня подгонять. Она почистила зубы в детской ванной - подальше от Джерри. Чистила она зубы щеткой Чарли, которая оказалась жесткой и колючей - видимо, он редко ее употреблял: надо будет сказать ему об этом. Прямо в халате она легла в постель. Отчаявшаяся, продрогшая, она сунула обе подушки себе под голову и, устроив нору из одеял, свернулась калачиком. Сомкнув веки, она погрузилась в багровую пустоту, прорезанную странными вспышками, и ощущение собственных волос на щеке и губах казалось ей касанием чужой руки. Она вслушивалась в отдаленное щелканье замков и скрежет, доносившийся из комнаты, где упаковывал вещи Джерри. Шаги его приблизились, дверь открылась, и проникший в спальню свет сделал багровую пустоту под ее веками прозрачной, кроваво-розовой - Джерри шарил в ящике у ее изголовья. - Мне, пожалуй, надо взять ингалятор, - сказал он. Голос его звучал пронзительно, дыхание было неглубоким, натужным. - Если все так правильно, - спросила она, - почему же у тебя начался приступ? - Астма на меня нападает, - сказал он, - от перегрузок и сырости, а также в определенное время года. Это не имеет отношения ни к тебе, ни к Салли, ни к Богу, ни к тому, что правильно или не правильно. - Он нагнулся, отвел прядь волос и поцеловал ее в щеку. - Подождать мне, пока ты заснешь? - Нет. |
