|
А крик Джерри, его мольба о помощи, надолго повис в воздухе среди молчания остальных. То, что было между ним и Салли, исчезло - осталась игра, обнаруживавшая всю несобранность Джерри, его манеру отчаянно бить по мячу. Он подпрыгивал, приседал, снова и снова падал среди грязи и разбитого стекла, пытаясь взять невозможные мячи, - он был как сумасшедший, оторванный от реальности, как рыба, выброшенная из воды. И все - ради Салли, но ее задубевшее от солнца лицо-сердечко было замкнуто: он больше не существовал для нее. Джерри в последний раз отравлял воскресный вечер своим скорбным видом после волейбола: назавтра был День труда. Волейбол, лето, роман - все осталось позади. Дети пошли в школу; недолгие посиделки на траве или у воды под предлогом детских игр прекратились. Проходили недели - Конанты с Матиасами не встречались. Руфь чувствовала себя обманутой. Она ждала поражения за наспех возведенными ею непрочными стенами, а поражения не последовало из-за ее же слез и слез сына - интересно, где та правильная шкала, по которой слезы ребенка весят больше, чем слезы взрослого мужчины? Джерри уронил себя, не сделав того шага, на который толкала его сила собственного несчастья. Руфь обнаружила в его машине карманное издание книги “Дети разведенных”. Он пытался установить, чего может стоить поступок, не поддающийся измерению: если Джоанна, Чарли и Джоффри прольют каждый по кварте слез, он останется; если же лишь по пинте - он уйдет. Если будет семь шансов из десяти, что Руфь снова выйдет замуж, - он уйдет; если же меньше, чем пятьдесят на пятьдесят, - он останется. Это было унизительно: мужчина не должен жить с женщиной из жалости, а если он все-таки живет, то не должен ей об этом говорить. Джерри и не говорил, но не говорил и другого, вернее - неоднократно и то и другое говорил. Подробности утрачивали значение - Руфь едва его слушала, улавливая из потока слов лишь, то, что ничего не утряслось, кульминации не было, он не успокоился, он все еще влюблен, и хотя Салли потеряна для него, она продолжает жить в нем прочнее, чем когда-либо, все это не кончено, Джерри не удовлетворен, жена подвела его - подвела, не сумела по своей нескладности даже умереть, во всем виновата она одна, и никогда ей не знать покоя. Каждый вечер, возвращаясь с работы, он с надеждой спрашивал: - Ничего не произошло? - Нет. - Никто не звонил, не заходил? - А ты ждешь звонка? - Нет. - Так в чем же дело? Он начинал просматривать дневную почту. Она спрашивала: - Как ты себя чувствуешь? - О'кей. Отлично. - Нет, правда. - Устал. - Физически устал? - В итоге - да, конечно. - Устал жить со мной? - Я бы так не сказал. - От того, что живешь без нее? - Да нет. Я ведь никогда не был уверен, что мне понравится с ней жить. У нее могла появиться привычка мной командовать. - Тогда что же тебя гложет? Страдать вот так, молча - ничего хуже нет. Мне, например, кажется, что я теряю рассудок. - Глупости. Ты самая здравая женщина, какую я знаю. - Была самая здравая женщина, какую ты знал. “Ничего не произошло?” Всякий раз, когда ты меня об этом спрашиваешь, мне хочется схватить тарелку и швырнуть об пол, хочется пробить кулаком эти стекла. Чего ты ждешь, что должно произойти? - Не знаю. Ничего. Наверное, жду, чтобы она сделала какой-то шаг. |
