И Дарьюшка долго смотрела,

         От солнца рукой заслонясь,

         Как дети с отцом приближались

         К дымящейся риге своей,

         И ей из снопов улыбались

         Румяные лица детей…

         Чу, песня! знакомые звуки!

         Хорош голосок у певца…

         Последние признаки муки

         У Дарьи исчезли с лица,

         Душой улетая за песней,

         Она отдалась ей вполне…

         Нет в мире той песни прелестней,

         Которую слышим во сне!

         О чем она – бог ее знает!

         Я слов уловить не умел,

         Но сердце она утоляет,

         В ней дольнего счастья предел.

         В ней кроткая ласка участья,

         Обеты любви без конца…

         Улыбка довольства и счастья

         У Дарьи не сходит с лица.

XXXV

         Какой бы ценой ни досталось

         Забвенье крестьянке моей,

         Что нужды? Она улыбалась.

         Жалеть мы не будем о ней.

         Нет глубже, нет слаще покоя,

         Какой посылает нам лес,

         Недвижно, бестрепетно стоя

         Под холодом зимних небес.

         Нигде так глубоко и вольно

         Не дышит усталая грудь,

         И ежели жить нам довольно,

         Нам слаще нигде не уснуть!

XXXVI

         Ни звука! Душа умирает

         Для скорби, для страсти. Стоишь

         И чувствуешь, как покоряет

         Ее эта мертвая тишь.

         Ни звука! И видишь ты синий

         Свод неба, да солнце, да лес,

         В серебряно-матовый иней

         Наряженный, полный чудес,

         Влекущий неведомой тайной,

         Глубоко-бесстрастный… Но вот

         Послышался шорох случайной —

         Вершинами белка идет.