Я поспешил за ней. Привык трусить за Деборой по пятам, на подхвате, потому что она вечно мчится на место всякого преступления. Как-то неудобно ей подсказывать в такую минуту, что спешить уже незачем. В конце концов, потерпевшие никуда не денутся. Но Дебора все равно торопилась и рассчитывала, что я всегда буду рядом и растолкую ей, что она думает. В общем, я припустил за ней, пока сестра не пропала в этих заботливо ухоженных джунглях.

Наконец догнал — она как раз вдруг резко затормозила на полянке, которая называлась «Дождевой лес». Тут имелась скамейка для запыхавшихся любителей природы — посидеть, передохнуть среди цветов. К несчастью для пыхтящего бедняги Декстера, сломя голову примчавшегося к Дебс, сиденье успел занять кое-кто, сильней меня нуждающийся в скамейке.

Этот «кое-кто» сидел у водопада в тени пальмы. Одет он был в мешковатые шорты (этакие неряшливые, в них в последнее время почему-то стало допустимо появляться в общественных местах) и резиновые шлепанцы, непременно сочетающиеся с шортами. Еще на нем была футболка с какой-то идиотской надписью и фотоаппарат, а в руках он задумчиво стиснул букет. Но хотя я говорю «задумчиво», думать ему было нечем: голову аккуратно отрезали, а вместо нее приладили живописную охапку тропических цветов. Зато в букете были не цветы, а веселенькая масса кишок, украшенная чем-то весьма похожим на сердце. Над сердцем вилось радостное облако мух.

— Сукин сын, — высказалась Дебора. Логично, не поспоришь. — Сучий сукин сын… Трое за день!

— Мы еще не знаем, есть ли между ними связь, — осторожно поправил я.

Сестра сердито вспыхнула.

— Хочешь сказать, у нас тут два урода бегают одновременно?!

— Маловероятно, — признал я.

— Еще как маловероятно! А мне вот-вот придется собственную задницу подставить и капитану Мэттьюсу, и каждому журналюге на Западном побережье!

— Вот вы все повеселитесь, — откликнулся я.

— И что я им буду говорить?

— Мы рассматриваем несколько версий. Постараюсь вскоре сообщить вам кое-что определенное, — отбарабанил я.

Дебора вытаращилась на меня огромными глазами очень злобной и зубастой рыбины.

— Эту ересь я и без тебя помню! Эту ересь помнят даже журналюги! А капитан Мэттьюс вообще это сам придумал!

— А тебе какой ереси хочется?

— Такой, какая объяснит мне, в чем тут дело, ты, дурак!

Я пропустил сестринские обзывания мимо ушей и внимательней оглядел нашего нового приятеля — любителя природы. Тело было усажено в тщательно выверенной, расслабленной позе — кто-то очень постарался. Мне вновь отчетливо подумалось, что поза после смерти здесь важнее, чем само убийство. Я немного встревожился, хотя Темный Пассажир лишь насмешливо хихикал. Как если бы кто-то признался, что затеял нелепую и путаную постельную борьбу исключительно ради того, чтобы после закурить.

А еще мне не нравилось, что и на этот раз, совсем как в предыдущий, еще у тех, первых выложенных напоказ трупов, мой Пассажир не давал мне никаких подсказок — только веселился в глубине, сам с собой.

— Дело тут, по-моему, в том, — нерешительно начал я, — чтобы сделать некое заявление.

— Заявление, — повторила Дебора. — Какое такое заявление?

— Не знаю.

Дебора смотрела на меня чуть дольше, чем нужно, затем покачала головой.

— Какое счастье, что ты мне помогаешь!

Я не нашелся что ответить, не придумал подходящей колкости.

Тут в наш тихий и укромный уголок ворвалась целая команда лаборантов-криминалистов, и все принялись фотографировать, измерять, собирать какие-то пылинки и заглядывать во все щели в поисках улик.