Я со своей сторону тоже написал докладную на Спозаранника. Мы положили их на стол Обнорского, чтобы он, когда приедет, рассудил нас. А до этого момента я повесил на двери буфета большое объявление: «Закрыто в связи с проведением независимого расследования».

Мой стажер, естественно, присутствовал при нашем разговоре со Спозаранником – на него теперь никто не обращал внимания, в Агентстве, наверное, считали, что мы с ним что то вроде единого организма – Скрипка с эстонским имплантантом.

– Ну что скажешь? – спросил я у стажера.

– Мулле эй меэльди сеэ инимене.

– Точно. Но нам надо ускорить наше расследование. А то вернется Обнорский и за шутки со Спозаранником нас по головке не погладит.

Впрочем, все было не так плохо. Горностаева уже окончательно поправилась и даже вышла на работу (впрочем, я старался не заглядывать в ее кабинет). Агеева перебралась из больницы домой. Соболин шел на поправку.

Я проинструктировал Шаховского, что надо выяснить у Горностаевой, а сам вместе со стажером отправился к прочим пострадавшим.

Я долго мучил Повзло на тему позавчерашнего обеда. К уже известному добавилось лишь то, что он активно солил и перчил все потребляемые блюда.

А в буфете он был с двумя мужиками – хозяевами фирмы «Рита», которые предлагали Агентству расследовать историю с угрозами, которые они периодически получают.

– Расследовать там было особенно нечего, – пояснил Повзло. – Ничего интересного – кто то звонит, что то говорит.

Я предложил им вариант расследования на коммерческой основе, они сказали, что подумают, и ушли.

Володя Соболин тоже ничего интересного не рассказал: пообедал, почувствовал себя плохо, никого не подозревает, считает, что отравление – случайность.

– А перцем или солью ты пользовался? – решил спросить я у него для очистки совести.

– Конечно.

***

К Агеевой пришлось ехать домой в ее огромную квартиру в центре. Начальница архивно аналитического отдела была одна – муж с детьми на даче, объяснила она. Халатик на ней был уже другой – поскромнее и, видимо, подороже.

Стажера мы посадили в уголке на кухне, а я начал процедуру допроса:

– Прошла ли тахикардия, Марина Владимировна?

– Прошла, но чувствую себя ужасно.

А во всем виноваты вы, Алексей, – зачем вы купили такое мясо для рагу?

– А зачем вы его ели два раза? – парировал я. – Вот одной моей знакомой сказали, что если питаться кактусами, то можно сбросить килограммов двадцать за неделю.

– Разве мне нужно худеть? – спросила Агеева. – Давайте я вам покажу, у меня все в норме.

– Покажете – но потом, сейчас у меня расследование. Так вот, эта моя приятельница стала лопать кактусы, стала зеленая и противная. И только потом выяснилось, что она их ела не правильно – надо было запивать текилой и не вынимать колючек.

– У меня кактусов нет, – отреагировала Агеева, – а текилой могу напоить.

– Что ж, можно и выпить, – согласился я.

Агеева ловко разлила текилу. Стажер поднял свой бокал и произнес:

– Тервисекс!

Я посмотрел на него с удивлением:

– Ну ты, Тере, просто половой гигант.

Я же тебе объяснял, что сейчас не до секса, сейчас надо расследованием заниматься.

– Ну ка, Марина Борисовна, перечислите еще раз, что вы ели позавчера, – попросил я.

Агеева перечислила. Выяснилось, что вчера она забыла упомянуть две трубочки с шоколадным кремом и бутерброд с ветчиной. Я поразился ее прожорливости, но деликатно спросил:

– Перец, соль?

– Что?

– Употребляли?

– Я ем только пресную пищу.