– Здравствуй, Сережа, – сказала Вера.
– Ну вот и отлично, – бодро произнес Андрей. – Вы тогда сами обо всем и поговорите. Договорчик на проведение журналистского расследования оформим завтра, деньги – в бухгалтерию.
Вера кивнула. И я узнал этот наклон головы… впрочем, я и не забывал его никогда… Андрюха еще что то говорил. Вера кивала. Я стоял истуканом. За окном опускались сумерки.
Вот так для меня началась эта история.
Хотя… и это не правда. На самом деле она началась, когда…
***
…Двадцать лет назад, в семьдесят девятом, Владик Завьялов первым достал двойник «Пинк Флойд»… Это было круто!
У Владика все и всегда появлялось у самого первого. Папа у Владика был какой то шишкарь. Чтобы Владик не фарцевал, папа все ему сам добывал. Джинсы, билеты в «Октябрьский», японские «Сейко», жевательную резинку…
– «Стена», – сказал Владик, – двойничок «Пинк Флойд». Папахен и мамахен сваливают на дачу… В восемнадцать ноль ноль (Ах, «Сейко» на руке!), папрашу без опозданий!
– Я, наверно, опоздаю, – сказала самая красивая девочка.
– А когда ты не опаздывала, Верунчик? – сказал Владик. – Ждать не будем.
А я сказал:
– Я за тобой, Вера, зайду.
– На фиг, – сказал Владик, – вы с Сашкой обеспечиваете бухалово. На Карпинке у лесочка есть «Тамянка».
На Карпинке у лесочка мы с Сашкой взяли портвейна. Из экономии. Чего за «Тамянку» два тридцать платить? Мы взяли портвейна и пошли к Владику. Посудины «ноль семь» оттягивали карманы.
По дороге встретили Маринку, пошли вместе.
– Восемнадцать оборотов, Марина, – сказал Сашка, поглаживая себя по оттопыривающемуся карману.
– Опять вермуть какую нибудь взяли?
– Обижаешь, Мариша, – солидно ответил Сашка, – три семерочки. Напиток интеллигентных людей.
– Ну ты стебок, Стариков, – сказала Маринка. – Я стебаюсь!
Алели рябины… как здорово алели рябины в сентябре семьдесят девятого года!
Я сорвал одну гроздь.
– О… – сказал Сашка, – рябина – это хорошая закусь.
– Ты что же думаешь? Он рябину на закусь сорвал? – сказала Маринка. – Нет, Саня, он эту рябинку Верочке хочет принести… А Верочка не клеится… Верочка на Владика запала. Ой, круто запала!
Я ничего не ответил. Я начал ощипывать и бросать в рот ягоды. Они были горькими.
…А Вера почти не опоздала… мы даже не успели выпить. Маринка делала бутерброды, Владик сидел у пианино, тренькал, напевал: «Рок энд ролл мертв… а я еще нет… Рок энд ролл мертв…»
– Кстати, – сказал Сашка, – сегодня сорок дней.
– Чего сорок дней?
– Сорок дней, как погиб «Пахтакор».
Они одиннадцатого августа гробанулись.
– Ну ты стебок, Стариков… Я стебаюсь!
– А ведь точно, – сказал Владик, отрываясь от инструмента. – Сорок дней… надо за это вмазать.
Он снова положил руки на клавиатуру, спел:
– «Пахтакор» мертв… а я еще нет.
– Нуты стебок, Владик… Я стебаюсь.
В прихожей мелодично пропел гонг. Маринка сказала:
– Кажется, наша королева пришла… вдвоем открывать побежите, сопернички?
– Я открою, – сказал я.
– …а я а еще нет, – спел Владик.
Я вышел в прихожую. Снова пропел гонг. |