– Ничего себе, – сказала я, растерянно глядя на Марину Борисовну. – Может, это подделка?

– К сожалению, нет. Я уже уточняла у Обнорского.

– Хорошо, а почему вы считаете, что нам придется расстаться? Тут же не написано, что надо перезжать в отдельный кабинет. Я здесь сидеть буду.

– В том то и дело, Анечка, что вы сидеть не будете…

Как я представила, что мне придется бегать целыми днями, подобно бешеной собаке или кому нибудь из репортеров, мне стало плохо. Я без сил опустилась на стул. Но расслабиться мне так и не удалось – день был специально создан, чтоб погубить меня.

***

Дверь кабинета распахнул Григорий и предательским жестом показал на меня шумной группе товарищей:

– Вот наш ведущий специалист по поиску пропавших, Анна Владимировна. Ей все и расскажете! – Вахтер подбежал ко мне и шепотом сказал:

– Никого больше нету, ни Модестова, ни Горностаевой. Обнорский велел к тебе вести.

– Он сейчас на месте?

– Да…

Я выбежала из кабинета, заверив группу ищущих, что скоро предоставлю себя на их растерзание, и кинулась к Обнорскому.

– Андрей Викторович! За что? – взмолилась я, оказавшись у Шефа в кабинете.

Обнорский спокойно сидел, развалившись в кресле, и поигрывал кинжалом.

– О о о! И откуда такая прыть, совершенно вам не свойственная, Анна Владимировна?

– Пожалуйста, не надо. Я все равно не справлюсь. Я не умею. Там сейчас целая шайка посетителей, я не знаю, что с ними делать.

– Очень просто – снимать первичную информацию, – серьезно сказал Обнорский. – И вообще, что это за сопли: не справлюсь, не умею. Не умеешь – учись.

Сотрудники Агентства постоянно должны повышать свою квалификацию, иначе они не сотрудники, а так, шантрапа.

Когда Обнорский начинает хамить, это, как правило, свидетельствует о непоколебимости его позиции. Во мне кроме страхов пред грядущим заданием и дикой паники ничего не осталось, даже слов.

Я выразительно посмотрела на Обнорского и тихо вышла в надежде, что он понял мой взгляд.

…К счастью, вся шайка посетителей искала не разных людей, а всего лишь одного.

Группой они пришли так, для солидности.

Не знаю, правда, как солидности, но шуму они производили предостаточно. Они как цыгане столпились надо мной, одновременно галдели и размахивали руками:

Пропал, пропал, совсем пропал…

Он такой тонкий был, чувствительный…

Творческая натура…

Его похитили…

Только когда, растеряно озираясь, то на одного, то на другого, я задала вопрос:

«А сколько лет было ребенку?», все вдруг замолчали. От имени толпы решил выступить приятный молодой человек в синей джинсовой рубашке и с такими же синими яркими глазами. Он сказал:

– Правда, давайте по порядку. Кто нибудь один… А то девушка уже совсем запуталась. Кто будет рассказывать? Лен, давай ты – ведь ты же все это начала.

– Да. – Женщина лет сорока пяти встрепенулась и всем своим видом выразила полнейшую готовность начать рассказ. – Я все начала, но мы все – друзья Саши, его фамилия Ягодкин. Мы с ним – друзья детства. Вместе росли, вместе учились, вместе женились. Он женился два раза и оба неудачно, где сейчас его жены – неизвестно даже.