|
Есть в ней такое, что ничем не испортишь, не испоганишь… Я смотрел на Ерша, выходящего из дверей «Астории», сопровождаемого недоуменными взглядами швейцаров, вспотевшего и несчастного. На руках его безучастно покоился завернутый в простыню бронзовый всадник, стоимостью больше миллиона долларов, которого он явно удерживал из последних сил. Он шел так беспомощно, ища, куда бы прислониться… Мне стало жалко его – бедного уставшего кидалу, который даже не в силах испортить мое впечатление от этой дивной ночи… Поэтому, мимо него, беззаботно посвистывая, и прошел ковбой Мальборо.
Ерш оглянулся и воспрял. Не обращая внимания на протест швейцара, он поставил всадника рядом с ним и бросился вдогонку. – Мистер! – силясь отдышаться, прохрипел он. И тут, несмотря на дырку в джинсах, ковбой эффектно повернулся и снял шляпу. А заодно и очки. Ерш отшатнулся, и я почувствовал, что полностью удовлетворен. – Один один, – ласково сказал я. – Вы ко мне, товарищ полковник? По делу, или как? Вам что, нехорошо? Ерш молча вытер пот и пошел через сквер, к Исаакиевскому собору. Швейцар звал его, но он не остановился. Он шел, ускоряя шаг, прямо по газону и притормозил лишь на секунду, когда мирно сидящая на скамеечке Горностаева приветливо сказала: – Здоровеньки булы! Ерш вздрогнул, но потом ухмыльнулся и, покачав головой, пошел дальше. А я подсел к Горностаевой. – Валюшка, ты – гений! – искренне сказал я. – Валюшка?! – изумленно переспросила Горностаева. – Скрипка, не пугай меня! – Ладно… Я достал из кармана деньги, и отсчитал сто долларов. – В чем дело, Скрипка, это же казенные? – грозно спросила моя гениальная подруга. – Во первых, бабке за квартиру и эту бронзовую дрянь, во вторых, Вовчику за лимузин… – подумав, я отсчитал еще триста. – И в третьих… Валь, ты когда нибудь бывала в пятизвездочном «люксе»? – Это же казенные! – неуверенно повторила Горностаева. – Вечером Обнорский приезжает, – беззаботно сказал я. – Стрельну у него до зарплаты. Потом компенсирую. На штрафах за курение в неположенных местах… – Кого же ты собираешься штрафовать? И хотя мы уже вовсю целовались, я довольно четко произнес: – Тебя.
***
– «…Полковник, он же Палтус, с усилием подхватывает всадника и несет к выходу», – дочитав, я сложил листочки в папку и допил остывший кофе. Горностаева в соседнем кресле нервно кашлянула. Взгляд раскинувшегося на своем любимом диванчике Обнорского ровным счетом ничего не выражал. – Чушь, – сказал он безразлично. – Для нашего сборника «Все в АЖУРе» это не годится, даже если кто нибудь это отредактирует. Твой герой, Леша, которого вы с Валентиной так находчиво назвали Контрабасом, выглядит конченым кретином, которого не то что в Агентстве – его даже в «Ленинских искрах» держать бы не стали. Да и история абсолютно невероятная. Вы бы хоть со Спозаранником посоветовались. Он потянулся и сунул в рот свой любимый легкий «Кэмел». – А вот про кидалово с детским сериалом – неплохо. Ты, Горностаева, давай, развивай эту тему. А тебе, Леша, придется придумать что то еще, не правдоподобнее. А то догадались, инвестигейторы хитрожопые, на двоих одну новеллу писать. Хренушки! – Обнорский зевнул и махнул царственной дланью. – Свободны. Я встал и торжественно кивнул Горностаевой. Та, скорбно прикрыв глаза, вышла из кабинета. – Андрей! – стараясь говорить как можно громче, обратился я к шефу. – Одолжи мне, пожалуйста, триста долларов! Мне ненадолго, скоро отдам! – Пожалуйста, – удивленно сказал Обнорский. |
