– Это ты про то, что я недостаточно талантлив?

– Нет. Я про полный ажур. Одна из баек кончалась стишком: "в ажуре-то в ажуре, только член на абажуре".

– Чей? – спросил плейбой.

– Что – чей? – не понял англичанин.

– Чей член на абажуре? Твой? Мой?

– Наш общий, Димон.

– Общих членов не бывает. Даже в нашей стране сплошной общественной собственности. Так чей же член окажется на абажуре?

– Надо, чтобы ни твой, ни мой там не оказались. Вот и все.

– Красовский контроль был? – заговорил о другом Дима.

– Был. По всей форме. Ты его берешь с собой?

– Нет. Он и двое страховавших сегодня отдыхают.

– Значит, у тебя девять полноценных стволов.

– Пять, Женя. Четверо закрывают возможные его отходы, если возникнут непредвиденные обстоятельства.

– Да и ты – шестой. Наверное, ты прав. Как говаривал Владимир Ильич: "Лучше меньше, да лучше".

– А вдруг он там не объявится, Женя?

– Объявится, объявится, – уверенно успокоил англичанин. – Мы навязали столько узлов, что на распутывание их ему нужно время, которого у него нет. Там, на охоте, он попытается обязательно, если не развязать, то разрубить их. Он будет там, Дима, и с серьезной командой.

– Команда мне не нужна, мне нужен он.

– И Сырцова, прибери на всякий случай, – посоветовал англичанин. Они, менты эти бывшие, злопамятные, черти.

– Нет проблем, – легко согласился плейбой. – Ты там когда появишься?

– К самой охоте, когда стрельба начнется.

56

Игорь Дмитриевич из окна "Мерседеса" со снисходительной и завистливой улыбкой на устах наблюдал, как усаживались в автобусы представители творческой интеллигенции, богема, так сказать. Усаживаться, правда, не торопились: целовались, приветствуя друг друга, хлопали по разноцветным курточным плечам, гоготали, хохотали, смеялись. Наиболее целеустремленные и понимавшие в чем смысл жизни, не таясь, прикладывались к походным фляжкам. Легкость, беззаботность, парение: из города, от жен и мужей, не на работу – на халяву.

– Двенадцать, – напомнил Игорю Дмитриевичу шофер и громким эхом, как бы откликнулся администратор поездки.

– Двенадцать! Все по автобусам. Опаздываем.

Никуда они не опаздывали, но так надо говорить.

Игорь Дмитриевич вздохнул и вспомнил:

– Дипломаты уже выехали, а мне их встречать. Обгоним их, Сережа?

– А мы сто сорок с сиреной. И все дела. Поехали.

– Подожди малость, – начальнически попросил Игорь Дмитриевич. В разноцветной толпе он высматривал знакомых. Нашел. Объемистый Спиридонов был центром кружка, в котором травили анекдоты. Виктор Кузьминский, автоматически обжимая свою молодку (Алла, кажется), оценивающе, на перспективу, рассматривал ее товарок – молодых, многообещающих актрис. Казарян, не боясь испачкаться, привалился плечом к стенке фирменного, с сортиром, автобуса и о чем-то вдумчиво беседовал с водителем. Весь смирновский мозговой центр в сборе, а он сдержал слово – не поехал.

– Поехали! – приказал Игорь Дмитриевич. С заднего сиденья дуэтом слезно попросили охранники:

– Игорь Дмитриевич, пересядьте, будьте добры!

– Ребята, отстаньте, – устало отмахнулся Игорь Дмитриевич. И – уже с купеческими интонациями – шоферу: – Крути, Гаврила!

"Мерседес" под вой всеразрешающей сирены рвал километры в клочья. Далеко позади остался дипломатический караван, шестидесятикилометровой отметкой мелькнула бетонка, сверкнула внизу под мостом такая узенькая на стопятидесятикилометровой скорости Ока, и вильнув влево на несуществующую дорогу, "Мерседес" под многочисленными арками с запретительными кирпичами покатил к малозаметным и добротным воротам.