– Ну, а на самом деле какой ты: интеллигентный или неинтеллигентный? – громко спросила Алуся и тут же страстно зевнула с зубовным лязгом. И так громко, что Кузьминский, испугавшись, пролил несколько капель смирновской мимо стопки на голубой пластик стола.

– Ты чего там, проволочку перекусывала? – злобно полюбопытствовал он.

– Ты на вопрос отвечай, – резонно заметила она и зевнула на этот раз протяжно.

Выпив вторую и закусив, Кузьминский объяснил все как есть:

– Я умею носить костюм, на мне ловко сидят джинсы, я не боюсь отращивать бороду и не боюсь сбривать ее. Я – нахватан в малоизвестных областях, я знаю смысл слова "амбивалентность", мне никто не нравится, я читал Кафку и делаю вид, что читал Марселя Пруста. Я – интеллигентный, Алуся.

– А я читала Ломоносова, – с гордостью сообщила она.

– С чем и поздравляю, – почти двухсотпятидесятиграммовая доза пришлась весьма и весьма кстати, и Кузьминский стоял перед альтернативой: продолжить игры со Смирновым или начать с Алусей игры другого рода.

Забренчал, забренчал телефон. Алуся сняла трубку и сказала:

– Слушаю, – и через паузу – подожди минуту.

Она прошлепала к кухонной двери и закрыла ее. Возвращаясь на тахту, закрыла дверь и в комнату.

Кузьминский в этот момент подсоединился.

– Говори, – это Алуся.

– Киска, ты даже не представляешь, как я рад слышать твой голос!

– Я так понимаю, что даже один мой голос тебя вполне устраивает.

– Устраивает, ласточка, но, если честно, не удовлетворяет.

– Раз уж до меня никак добраться не можешь, занимайся онанизмом.

– Можешь мне поверить, этим я и занимаюсь. В переносном смысле, естественно. Просьба небольшая: передай по команде, что все прошло благополучно и звонко. Я уже с Шереметьева с нейтральной полосы. Отбываю надолго, Алла. И на нелегкие дела.

– Ах, куда же ты, милок,

Ах, куда ты?

Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты.

В Красной Армии штыки

Чай, найдутся.

Без тебя большевики

Обойдутся!

с хорошей народной интонацией спела в трубку Алуся.

– Не обойдутся, – серьезно возразил голос и спросил: – Известного советского драматурга ты с презентации, конечно, прихватила с собой?

– Да иди ты! – разозлилась Алуся.

– Передай ему, голубка, следующее: они проиграли. Впрочем, он сейчас, наверняка, нас слушает и я буду говорить прямо ему. Витя, передай своему дряхлеющему полковнику, что сегодня деньги, все деньги ушли за бугор с концами. Здесь не оставлено ни ниточки, за которую он мог бы ухватиться. Документация отбывает со мной.

– Ванек! – вдруг прорвалась Алуся. – Ты туда навсегда?

– Не знаю, милая.

– А я?

– А ты туда очень хочешь?

– Не знаю.

– Если очень захочешь, тебе это сделают. По тем же каналам. Ну, вроде погнали в трубу. Я буду скучать без тебя, цыпленочек.

И не дожидаясь ответа повесил трубку.

Разъяренной фурией ворвалась Алуся на кухню.

– Подслушивал, гад?! – криком спрашивая, утверждала она. Он схватил ее за запястья и сдавил так, что она, скуля присела.

– Сейчас ты мне, курва, расскажешь все, что знаешь о Курдюмове. Все, понимаешь, все! Иначе я тебя искалечу, сука!

…Вдруг беспрерывно загремел дверной звонок – дверной. Кузьминский отпустил ее и, уже стесняясь своей бессильной ярости, спросил:

– Кто это там?

– А я откуда знаю? Иди и спроси.

Виктор подошел к входной двери и по возможности грозно спросил:

– Кто здесь?

– Эдик, а, Эдик?! – позвал-спросил хриплый мужской голос за дверью.