Человеку, конечно, свойственно оступаться. Айвар не считал себя таким уж грешником – тогда, во время войны. Но оргии – это все‑таки совсем другое дело, особенно если нет ни малейшего оправдания… Так почему же он лежит без сна, стараясь не особенно вертеться с боку на бок, и почему так ужасно жалеет о своем решении хранить верность Тане? Почему, когда он попытался призвать на помощь ее чистый образ, вместо Тани перед его глазами предстала Фрайна?

Глава 7

Расположенный на холме посреди Нового Рима, университет Вергилия представлял собой самостоятельный город в пределах столицы – не говоря уже о том, что был старше ее. Массивная стена с бойницами, окружавшая университет, была покрыта шрамами, оставшимися еще со Смутного Времени.

«Он и на самом деле старше Империи, – подумал Десаи. Его взгляд скользнул по рыжим и серым камням, уложенным руками человека, к переливающемуся всеми цветами радуги фрагменту. Десаи ощутил озноб. – А эта часть – старше человечества».

Войдя в главные ворота, Десаи оказался в лабиринте дворов, проходов, лестниц, маленьких садиков в самых неожиданных местах, мемориальных стел и статуй. Архитектура университетских построек отличалась от городской. Даже самые новые здания – длинные, украшенные портиками, с высокими закругленными окнами и стройными башнями – сохраняли традицию, восходящую к древним университетам человечества.

«Насколько это верно? – задумался Десаи. – Даже если эти строения повторяют постройки древней Терры, все равно они – мутанты‑полукровки. Готические арки, но русские луковки на шпилях. При здешнем низком тяготении своды взмывают ввысь, а купола раздуваются, как мыльные пузыри. И все‑таки все эти детали образуют гармоничное целое – по‑своему мощное и грациозное, типично энейское… в отличие от меня».

На башне, отчетливо выделяющейся на фоне темнеющего синего неба и рыжей тучи дальней песчаной бури, пробили куранты. Мелодия, которую они вызванивали, была столь же традиционной, как и все вокруг, но для Десаи в ней не было ничего отстраненно‑академического – она звучала почти как военный марш.

Университет не был теперь так полон шумными толпами жаждущих знаний, как это было запечатлено на лентах, снятых до восстания. Особенно было заметно почти полное отсутствие негуманоидов и людей из других владений Терры. Но энейцев было по‑прежнему много. Почти все они были одеты в университетские мантии, цвет которых различался в зависимости от факультета, под некоторыми виднелись белые халаты исследователей. На одежде студентов выделялись эмблемы их колледжей, а у тех, кто был из землевладельцев, – гербы их семей. Под мантиями представители обоих полов носили свитера, брюки и низкие сапожки: лишь в торжественных случаях это заменялось женщинами на такой отголосок древности, как платья и юбки. Десаи заметил, что многие мужчины сохранили погоны – напоминание о воинских или флотских подразделениях, ныне упраздненных.

«Должен ли я объявить ношение погон незаконным? – подумал он. – И что предпринять, если никто не подчинится?»

Недовольство окружающих его людей он ощущал как физическое давление. О, на первый взгляд картина была вполне мирной: несколько молодых людей смеялись шутке товарища, другие запускали огромного воздушного змея, парень и девушка держались за руки, глядя друг другу в глаза, двое профессоров были погружены в ученую беседу. И все‑таки напряжение чувствовалось в том, как мало было крутом улыбок, как отдавались на древних камнях шаги – в них угадывалась привычка маршировать.

Десаи случалось посещать университет в своем официальном качестве, и он постарался как можно больше о нем узнать. Это не заставило хозяев оттаять, но по крайней мере теперь он мог не спрашивать, как пройти в нужное ему место, и сохранял надежду остаться неузнанным.