|
К тому же он умел забавно передразнивать других. Дэн застал его растянувшимся на кровати. Барни тоже заканчивал университет. Подняв от книги глаза, он подмигнул Дэну с видом заядлого спекулянта: – Хочешь, сенсацию подкину за пятерку? Дэниел ухмыльнулся, поддерживая взятый тон: – У меня самого этого товара навалом – отдаю за бесплатно. – Только рафинад, дружище. Песок не берем. – Серьезно, Барни. Фантастическая новость. Просто фантастическая. Диллон смерил его оценивающим взглядом, потом недоверчиво улыбнулся: – Ладно, валяй. Через неделю в колонке светской хроники появилась заметка: «Мы услышали эту новость прямо из первых – немых как могила уст: наш юный будущий Бен Джонсон от огорчения утратил дар речи… и слава Богу, скажете вы (по не мы – мы то любим многообещающего малыша). Кажется, по рассеянности он перепутал божественных близняшек – загреб не ту на лодочный крут по затхлым водам заброшенной протоки, и тут то… да ладно, вы ведь и сами газеты читаете. Откуда ж огорчение? А у протоки, други мои, имеется определенная репутация: одну ли Нэлл, и один ли раз? Видала она и других зараз в тимьяне и камышах. Злосчастная парочка утверждает, что забралась в камыши позаниматься в тиши. Очаровательная наивность, мы с такой не встречались с тех самых пор, когда некая девица отправилась в публичное заведение поучиться в теннис играть. Ох уж эти мне игроки и игруньи! Когда же они поумнеют?» Дэна обидел вовсе не тон заметки, когда он ее прочел, а ее краткость. И вот теперь, четверть века спустя, я встаю и пожимаю ему руку. – Барни! Сколько лет, сколько зим! – Невероятно. Только вчера о тебе разговаривал. Он качает головой, полный удивления и замешательства, которое не в силах передать словами, но хочет, чтобы я знал об этом. Он держит портфель, через руку перекинут модный плащ; костюм явно сшит по самой последней моде, но носит он его нарочито небрежно, сорочка без галстука, ворот расстегнут. Он продолжает: – С Кэролайн. Должно быть, заметив, что я поражен, пояснил: – По междугородке. Она разве тебе не сказала? – Что «не сказала»? – Она теперь у меня работает. Секретарем. Уже три недели. – Мне казалось, ты ушел… Подошла стюардесса и улыбнулась ему. Явно знала, кто он такой. – Мы готовимся к взлету. Не хотите ли пройти на свое место, мистер Диллон? Ох ты Господи. Вот возьму и напишу на вас жалобу, чтоб неповадно было! – Барни ухмыльнулся ей и повернулся ко мне, не загасив ухмылки: – Девочка знает, я смертельно трушу в воздухе. Здорово, что мы встретились, Дэн. Я только свое барахло положу… Объясню потом. Я смотрел, как он идет по проходу, отыскивает свободный ряд кресел. Та же самая стюардесса суетилась, помогая ему устроиться. Если он еще и не переспал с ней, то явно намеревался предложить ей это. Я заметил, что англичане – муж и жена, в креслах через проход от него – тоже его узнали: наверняка видели по телевизору. После Оксфорда был такой период, когда мы довольно часто встречались: обеды, вечеринки, премьеры. Я писал пьесы, он – рецензии. Он очень дружески отозвался о двух моих первых пьесах и вскоре написал прямо таки прочувствованный очерк обо мне в одном из театральных журналов. Потом какое то время он занимался другими сюжетами, и мы разошлись. Но к тому времени, как я написал пятую пьесу – о крахе моего брака, и она появилась на лондонской сцене, – он снова вел театральную хронику. Он раздолбал ее в пух и прах. Надо отдать ему должное – он предупредил, что собирается разложить меня на составные, даже извинился, сказав, что долг превыше всего… и мне ее худо бедно отрецензировали где то еще. |
