|
Во время еды они не разговаривали, а очистив тарелки, сразу встали, подошли к коробке из-под сигар и расплатились. - А не то резиновые тапочки, - сказал Букрайт. - Он их уже целый год не носит... Нет, на вашем месте я бы заявился туда в чем мать родила. Тогда на обратном пути холода не почувствуете. - Да, оно верно, - кротко согласился Рэтлиф. Когда они ушли, он снова принялся за кофе и, неторопливо прихлебывая из чашки, стал досказывать трем или четырем слушателям про свою операцию. Потом он тоже встал, добросовестно расплатился за кофе и надел пальто. Был уже март, но доктор велел ему одеваться потеплее, и, выйдя в переулок, он постоял минутку перед своим фургончиком и крепкими маленькими лошадками, разжиревшими от безделья и лоснящимися новой шерстью после зимы, спокойно глядя на размалеванную будку, с которой, из-под ярких, облупившихся, неправдоподобных роз, ему улыбались женские лица застывшей, незрячей, зазывной улыбкой. "Надо будет все покрасить заново в этом году; только бы не забыть. Наверно, он отдаст то, что легко горит, - подумал он. - Переведет на его имя. Так, чтоб все знали. Да, - подумал он, - будь мое имя Билл Уорнер, а моего компаньона - Сноупс, я бы непременно то имущество, которое может гореть, записал на его имя". Он медленно пошел вперед, плотно застегнувшись на все пуговицы. Кроме него, на улице не было ни одного человека в пальто. Но ведь хворь на солнце быстро проходит; и когда он вернется в город, пальто, может быть, ему больше и не понадобится. А потом не понадобится и свитер - наступит май, июнь, лето, долгие, славные жаркие дни. Он шел такой же, как всегда, только исхудавший и побледневший, два раза остановился, чтобы сообщить двум людям, что, мол, да, теперь он в полном порядке, доктор из Мемфиса, видно, вырезал то, что надо, может, случайно, а может, и по науке, пересек площадь под угрюмым взглядом мраморного солдата Конфедерации, вошел в здание суда, потом зашел к нотариусу и там нашел то, чего искал - около двухсот акров земли с постройками были записаны на имя Флема Сноупса. К концу дня его фургончик уже стоял посреди узкой малоезженной дороги среди холмов, и он, не слезая, читал имя на почтовом ящике. Столб под ящиком был новый, зато сам ящик старый. Жесть была помята и покорежена; видно, когда-то ящик совсем сплющился, точно под колесо фургона попал, а потом его снова выпрямили, но корявые буквы, возможно, были выведены на нем только вчера. Они словно кричали: МИНК СНОУПС, - все сплошь заглавные, размашистые, без всякого промежутка между словами, ползущие в стороны и вверх, на изогнутую крышку, чтобы всем уместиться. РэтлиФ свернул на глубокую колею, которая вела к покосившейся двухкомнатной лачуге, одной из тех, что без числа разбросаны по глухим холмистым местам, где он разъезжал. Дом стоял на холме; ниже был грязный, загаженный навозом загон, а еще ниже, у подножия холма хлев, который словно сбежал от человечьего духа - Оттуда вышел человек с подойником, и в тот же миг Рэтлиф почувствовал, что за ним следят из дома, хотя видно никого не было. |
