– Он нашёл что‑то интересное, – сказал Бааде.

– Да, – согласился Шумерин. Полынов вернулся.

– Ну? – хором спросили оба. Утвердительный кивок был ответом.

– Состав? – потребовал Шумерин.

– Сложная смесь из соединений гелия с азотом, неоном и водородом. Мне жалко было портить плёнку, вот запись на бумаге.

Бааде перехватил листок.

– Николаев и Графтен будут довольны, – сказал он, пряча его в карман.

– Прости за нескромный вопрос, – сказал Шумерин. – Почему ты полез в потылицу?

– Что? – не понял Полынов.

– Ты вроде бы хотел почесать в затылке.

– Да? Меня удивил состав жидкости. Нейтральные газы не так‑то легко образуют соединения, тем более такие.

– Нет, все‑таки биологи неисправимый народ, – расхохотался Бааде. – Сильная радиация увеличивает реакционную способность вещества.

– Ах, так! Ну, тогда все в порядке. Какие будут распоряжения, капитан?

– Как и намечали, – ответил Шумерин, – отдых, сон, потом разведка.

– Согласен, – сказал Полынов. – Только…

– Что?

– Сначала мне нужно проверить здоровье всех.

– Андрюша, ты никогда не был педантом и рабом инструкций, – удивился Бааде.

– Капитан, я настаиваю.

– Тебе видней, – пожал плечами Шумерин. – Хотя я не вижу необходимости, но… Ты опасаешься чего‑нибудь?

– Нет, я ничего не боюсь. Но в ушах у меня все ещё звенит твой крик: “Берегитесь!”

– Теперь я тоже настаиваю на проверке, – сказал Шумерин. – Экипаж начинает нервничать.

– Кто согласен остаться? – спросил Шумерин.

Он заранее предвидел, что добровольца не будет, и готовил себя к неприятной обязанности сказать одному из друзей: “Останешься ты”.

Но вопреки ожиданию согласился Полынов.

Бааде посмотрел на него с изумлением.

– Люблю самопожертвование.

– Кому‑то надо остаться, – отвернулся Полынов. – Лучше мне. Для биолога на Меркурии нет работы.

– А уж мы постараемся, чтобы её и для врача не было! – пообещал механик.

Лязгая гусеницами, вездеход съехал по наклонному пандусу. Рядом с ракетой он казался скорлупкой – эта махина с атомным сердцем, похожая на старинный танк.

Шумерин и Бааде сели. Полынов помахал им вслед. Взмах руки метнулся по почве чёрной молнией тени. И когда вездеход скрылся, психолог внезапно почувствовал себя маленьким и беззащитным, как ребёнок в пустой и тёмной комнате. Он заторопился к люку.

Вездеход мерно покачивало. Он шёл прямо к солнцу, и стена белого пламени постепенно приподнималась над горизонтом, пока не повисла слепящим сгустком.

Однообразный пейзаж – серый покров пыли, обожжённые бока глыб, мозаика светотени – менялся. Казалось, они ехали прямо в огонь, и он развёртывал перед ними слепящий ковёр. Иногда это походило на скольжение по зеркалу, яркому, отражающему свет зеркалу. Даже светофильтры не могли его притушить.

Зеленоватое свечение неба померкло вовсе. Теперь по контрасту оно было совершенно чёрным, и звёздная пыль в нем выглядела как отблески.

Солнце все поднималось навстречу. Оно, будто чудовищный огненный краб, карабкалось к зениту. Тени исчезли. Все стадо гладким, отполированным.

Люди молчали. Не хотелось говорить, трудно было говорить. Свет жгучими молниями врывался в сознание даже сквозь закрытые веки.

Они проехали мимо необычайной гряды: длинные прозрачные кристаллы кварца, как пики, были устремлены к солнцу.