В зале засмеялись.
- Не стройте из себя дурачка, - рассердился Баулин, - кто не дал писать
передовую? Панкратов?
- Не помню.
- Не помните... Вас это не удивило?
Руночкин только пожал плечами.
- А предложение Панкратова написать эпиграммы удивило?
- Раньше мы их тоже писали.
- Вы понимаете свою ошибку?
- Если рассуждать так, как товарищ Лозгачев, то понимаю.
- А вы как рассуждаете?
Руночкин молчал.
- Дурачка строит! - выкрикнул опять Карев.
Баулин посмотрел в бумажку.
- Позднякова здесь?
Улыбаясь, хорошенькая Позднякова поднялась на трибуну.
- Что я могу сказать? Саша Панкратов решил передовой не писать, а ведь
он комсорг, мы должны его слушаться.
- А если бы он вам велел прыгнуть с пятого этажа?
- Я не умею прыгать, - ответила Надя, - и я думала...
- Вы ни о чем не думали, - перебил ее Баулин. - Или вам нравится, когда
так издеваются над ударниками учебы?
- Нет.
- Почему не возразили?
- Они бы меня не послушали.
- А почему не пришли в партком?
- Я... - Позднякова поднесла платок к глазам. - Я...
- Хорошо, садитесь! - Баулин опять посмотрел в бумажку. - Полужан!
- Нечего их слушать, пусть Панкратов отвечает! - крикнули из зала.
- Дойдет очередь и до Панкратова. Говорите, Полужан!
- Все случившееся я считаю большой ошибкой, - начала Роза.
- Ошибки бывают разные!
- Я считаю это политической ошибкой.
- Так и надо говорить сразу, а не когда тянут за язык.
- Я это считаю грубой политической ошибкой. Я только прошу принять во
внимание, что я предлагала написать передовую.
- Вы думаете, это вас оправдывает? Вы умыли руки, хотели себя
обезопасить, а то, что такая пошлятина будет висеть на стене, вас не
волновало? Вы сами писали эпиграммы?
- Да.
- На кого?
- На Нестерова, Пузанова и Приходько.
- Один обжора, другой - сонная тетеря, третий - жулик. И это вы
считаете прославлением ударничества?
- Это моя ошибка, - прошептала Роза.
- Садитесь!.. Ковалев!
Бледный Ковалев вышел на трибуну.
- Я должен честно признать: когда шел сюда, мне не была полностью ясна
политическая суть дела, казалось, что это шутка, глупая, неуместная, но
все же шутка. Теперь я вижу, что мы все оказались орудием в руках
Панкратова. Правда, я настаивал на передовой. Но, когда речь зашла об
эпиграммах, смолчал: эпиграмма писалась на меня и мне казалось, что, если
я буду возражать, ребята подумают, что спасаю себя от критики.
- Постеснялся? - усмехнулся Баулин.
- Да.
- Ковалев сразу пришел в бюро и честно рассказал, как все было, -
заметил Лозгачев.
- Лучше бы он пришел до того, как повесили газету, - возразил Баулин.
Поднялся Сиверский, преподаватель, топографии. Саша никак не
предполагал, что он член партии. |