Иногда она разговаривала с сестрой и объясняла, почему не может остаться в монастыре.

— Я будто птица. — Иннокентий внимательно слушал ее своим единственным ухом. — Птица, которая вылетела из гнезда и открыла для себя небо.

Гаррен вернул ее к жизни. Оживил ее душу и ее плоть. Всю обратную дорогу, пока они плыли на лодке, он обнимал ее раненое тело и шептал слова, которые, верно, ему самому казались утешительными. Говорил, что приведет ее домой. Что уладит дела с матерью Юлианой. Что она получит ту жизнь, которую хотела.

Но я хочу разделить свою жизнь с тобой— порывалась сказать она, а потом вспоминала, что была подкидышем, а он рыцарем, и все, что он сделал, было сделано ради денег, пусть даже теперь он и сожалел об этом. Он хотел оставить ее в монастыре. Отделаться от нее. И она молчала.

Вернувшись, они вновь оказались не одни.

Тоскливым утром четвертого дня, в праздник святых Петра и Павла, Доминика встала в конец цепочки молчаливых, усталых паломников и, прижимая к груди больную руку, побрела домой.

Они вернулись в Тависток к базарному дню, но ходить вместе со всеми по ярмарке было выше ее сил. После ужина она уединилась в монастырском дворике, нагретом теплом угасающего летнего дня. Сюда, в этот тихий уголок, где среди колонн витали отголоски молитвенных песнопений, она убежала в ту ночь — от Гаррена и от чувств, которые он в ней пробудил. А после в скриптории обновила свою клятву.

Клятву, которую потом нарушила. Так же, как он нарушил свою.

Неожиданно она заметила, что он стоит неподалеку, заполняя своими широкими плечами пространство между колоннами. Теперь, глядя на него, она воспринимала его не только зрением, но всем своим телом. Жесткие наощупь завитки волос. Рот, нежно раскрывающий ее губы. Горячая плоть спины под ее ладонями.

Она закрыла глаза, чтобы остановить поток воспоминаний, и поблагодарила небеса за то, что у нее было, не попросив ничего свыше.

Он заговорил — внезапно, будто возвращаясь к прерванному разговору.

— Я просил тебя поверить в меня.

Она кивнула.

— Невзирая на то, что сказал Ричард.

Она грустно улыбнулась.

— И я поверила, разве нет?

— Ты заслуживаешь того, чтобы знать, что я сделал. И почему.

Она похлопала по скамье. Тело ее истосковалось по его близости.

— Может быть, сядешь?

Он покачал головой. Все последние дни он сторонился ее как огня.

— Ты знаешь, что я обещал Уильяму доставить его послание. И что он хотел заплатить мне.

— Знаю, и давно.

— Я многим ему обязан. Ты знаешь, чем.

Она закрыла глаза и увидела охотничий лес в пятнах света и тени.

— Я хотел, чтобы это путешествие было подарком.

Молча она сложила руки на коленях, пока он мерял шагами каменную дорожку между кустиками тимьяна.

— Вера Уильяма была так же крепка, как и твоя. Я пообещал ему принести перо. Из крыла святой.

— Выходит, лорд Ричард сказал правду. — Никакого разочарования она отчего-то не испытала. Какая, в конце концов, разница, между крылом святой и обычными гусиными перьями? — Ты пришел туда, чтобы украсть реликвию.

— Ради Уильяма. Я подумал… — Он сделал вдох. — Подумал, вдруг надежда поможет ему выжить.

— Ты же не веришь в такие вещи.

Он улыбнулся.

— Я верил в него.

Последняя нота вечерней молитвы угасла.

— А все остальное? Лорд Ричард не лгал, ведь так? О том… — Она сглотнула. Слова обратились у нее во рту в пепел. — О том, почему ты ласкал меня.

— Я хотел сделать Уильяму подарок.