Она решительно оттолкнулась от края стола и встала. Гаррен не сделал попытки ее задержать, и тогда она на неверных ногах поплелась к лестнице, не останавливаясь и не оборачиваясь из страха превратиться в соляной столб — как жена Лота, которая обернулась, чтобы взглянуть на грешные Содом и Гоморру.

Но когда она поднялась на первую ступеньку, то все-таки не устояла перед соблазном услышать его голос и оглянулась.

— Неужели вам совсем нечего попросить у святой?

Он заново наполнил кружку элем, глядя, как сквозь тугую золотистую струю просвечивают, будто солнечные лучи чрез стекло витража, языки пляшущего в очаге пламени. Потом произнес:

— Разве что дар забывать.

Мир вокруг пошатнулся, и Доминика поспешила подняться наверх. Ориентируясь в темноте на храп Вдовы, она отыскала стоявшую у оконца кровать. Из конюшни внизу долетал запах слежавшегося сена и свежего лошадиного навоза.

— Ника, где ты была?

Услышав голос сестры, она вздрогнула.

— Мы обсуждали дорогу на завтра. Я думала, ты давно спишь. Надо постараться выспаться, пока есть кровать и крыша над головой.

— Увы, Господь не одарил меня глухотой как у Вдовы.

Она чувствовала, что сестра улыбается, но расслышала в ее голосе сдержанное страдание. Сестра всегда заботилась о ней. Теперь, когда ее терзала боль в спине и коленях, пришел черед Доминики о ней позаботиться. Но как?

— Тебе что-нибудь принести? Может быть, еще одно покрывало?

— Не нужно, спасибо. Все хорошо.

Доминика разделась. Скатав балахон и подложив его под голову вместо подушки, она примостилась на краешке кровати и натянула на себя простыню. На нее вдруг снова накатило то самое, пережитое наедине с Гарреном, чувство — словно она стояла на краю пропасти и с замиранием сердца готовилась прыгнуть вниз. Рядом зашуршал набитый соломой матрас. Сестра ворочалась с боку на бок, устраиваясь поудобнее.

— Сестра, ты еще не спишь?

— Нет. Что такое, дитя?

— Расскажи мне… — Темнота придала Доминике храбрости. — Расскажи мне о мужчинах и женщинах.

Шорох прекратился.

— Почему ты спрашиваешь?

Из-за Гаррена. Но в этом невозможно было признаться.

— Вот Джиллиан и Джекин… — торопливо заговорила она. — Почему Господь сделал соитие грехом, если по Его замыслу именно таким способом мы должны размножаться?

— В самом соитии греха нет. Похоть — вот что отвращает нас от Господа.

Этот довод бы ей известен. Она сама привела его Гаррену.

— Но их переполняло такое счастье. — Счастье. Это слово и близко не подходило для описания того наслаждения, невольной свидетельницей которого она стала.

— Что ж, счастливые браки приятны Господу. Истинная любовь между мужчиной и женщиной подобна любви Христа к его Церкви.

Все это Доминика слышала много раз и раньше, но теперь это сравнение казалось кощунственным.

За окошком, вторя храпу Вдовы, заухала сова.

— Ника, тебя одолевало искушение?

Да. Но она устояла. И это самое главное.

— Просто мир за пределами монастыря оказался сложнее, чем я себе представляла.

— То, что притягивает мужчин и женщин друг к другу, есть самая могущественная сила на свете. Прежде чем принять обет, убедись… — Шепот угас. — Убедись, что сможешь перед ней устоять.

— Конечно, смогу. — Но долго ли? Она устремила взгляд в темноту, мечтая, чтобы вместо потолочных балок над нею раскинулось звездное небо.