— Ника, признайтесь. Это вы его написали.

Ее глаза сверкнули знакомым вызывающим блеском.

— Он просил меня никому не говорить.

Даже вам. Невысказанные слова больно ранили. Почему Уильям не доверился ему до конца?

Она, должно быть, заметила, что он вздрогнул, и погладила его по руке, словно залечивая рану.

— Он очень вам дорог, да?

— Я был для него братом, ближе данного Господом.

Даже в полумраке было видно, как она побледнела при упоминании Ричарда.

— Ника, скажите, что там написано, — настойчиво потребовал он, сжимая ее плечи, но она только покачала головой. — Прошу вас.

— Не могу. — Взглядом она умоляла его понять. — Я обещала.

Я хочу попросить тебя еще об одном, Гаррен. Присмотри за нею. Он согласился, но хорошо ли сдержал свое слово? Гаррен вздохнул.

— Хорошо. Пускай ваш секрет остается секретом.

Отпускать ее не хотелось. Взяв полные пригоршни ее медовых волос, он пропустил их сквозь пальцы. Она расправила плечи.

— Я должна признаться вам о другом.

Он отпустил ее волосы.

— Если хотите исповедаться, разбудите монаха. — Выслушивать очередные признания о нарушенных постах было выше его сил.

— Когда вы смиритесь с тем, кто вы есть?

Дьявол или Спаситель. Целиком она его не воспринимала.

— Когда вы смиритесь с тем, что я не такой?

Отблеск свечи ласкал ее щеку.

— Но мое признание касается вас.

Тлевшее в животе желание познать не только ее тело, но и мысли, переросло в острую потребность.

— Что ж, — пророкотал он. — Тогда я его выслушаю.

— Отвернитесь и не смотрите на меня, пока я буду говорить.

Я дьявол, а не святой! — рвалось у него с языка, но когда ее спина прижалась к его спине, он онемел. Под кожу проник жар ее тела, и под осуждающим взором Богоматери он ощутил себя мучеником, приговоренным к сожжению на костре.

— Теперь спросите, в чем я хочу признаться.

— В чем… — Слова камнем застряли в глотке. — В чем вы хотите признаться? — Пара-другая молитв, несомненно, искупит любые ее прегрешения — кроме тех, что она совершит с ним.

— Я думаю о вас по ночам.

Гаррен стиснул кулаки в попытке обрести над собою контроль.

— И что же?

Она развернула его кулаки и переплелась с ним пальцами.

— Я лежу в темноте и представляю, что вы лежите со мной рядом.

Он неловко повел бедрами, чтобы стало свободнее в шоссах, которые под напором плоти угрожали треснуть по швам.

— Ника…

— Погодите. Еще рано отпускать мне грехи.

— Я вообще не могу этого сделать.

— Это должны сделать или вы, или Господь.

На алтарь упала капелька воска. В дрожащем свете свечи раскрашенные синим глаза Богоматери блестели слезами. Я спас ее, Боже, подумал он, ошарашенный силой заполонившего его гнева. Ты ее не получишь.

— Тогда я.

Ее ладони слегка вспотели.

— Я чувствую на себе ваши руки. Представляю, как вы меня трогаете. Однажды я даже… — Она сжала его пальцы. — Однажды я трогала себя и мечтала, чтобы это были вы.

Из него будто вышла разом вся кровь.

Стоя с расставленными ногами, он, до предела твердый, беспомощно уставился вниз, не в силах совладать с тем, как отзывается на нее его тело.

— Где?

— Одну руку я положила на грудь, а вторую… — ее голос, казалось, вещал у него внутри, — вторую себе между ног.