Он кивнул.

Сияние свечи выхватило из темноты опечаленные очи Богоматери.

Ника неотрывно глядела на него своими огромными глазами, как будто ждала, что у него проклюнутся рога или вырастут крылья. Как будто без этого она не могла дознаться до его истинной сущности.

Он сел с нею рядом и прислонился к деревянной перегородке. Взял ее за подбородок, с трудом усмиряя свои нетерпеливые пальцы.

Не сводя с него глаз, она погладила его по щеке, и он понадеялся, что отросшая щетина не слишком колется под ее пальцами.

— Поцелуйте меня, — попросила она, и ему стало стыдно за то, что он до сих пор этого не сделал.

Его язык окунулся в ее рот. Мягкие губы были такими податливыми, что голова вновь пошла кругом. К его пальцам льнули шелковистые медовые пряди, и когда поцелуй закончился, он потянул одну прядку, надеясь заодно вытянуть из нее улыбку.

Она улыбнулась, но улыбка вышла печальной.

— С лордом Ричардом я ничего подобного не испытывала.

Имя кинжалом вонзилось в живот, и его выбросило в реальность, к предательствам и гнусным обещаниям. Ладонями, все еще погруженными в ее волосы, он поднял ее лицо и заставил посмотреть себе в глаза, вспоминая, как Ричард приобнял ее у двери часовни.

— Что вы имеете в виду? Что он с вами делал?

Опустив голову, она какое-то время смотрела в пол. Потом перевела взгляд на него.

— Он пытался целовать… и трогать меня.

— И вы ему разрешали? — В глубине его затуманенного сознания всколыхнулась ревность.

— Нет, — ответила она. — Тогда я знала, чего хотела.

Ревность без следа растворилась в ненависти к себе. Чем он, по сути, лучше Ричарда?

— Ника, я не святой. — Он отпустил ее, чтобы она могла говорить, не отвлекаясь на его прикосновения.

— Если нет, то кто тогда я? Во имя чего Господь меня спас? Я думала, вы посланы, чтобы дать мне ответ. — Она встала и, покрутив бедрами, расправила помятую сорочку. — А вы вместо ответа подарили мне пергамент и эту влагу на белье. Но в моей жизни не может быть и того, и другого. И теперь мне нужно понять, какого выбора ждет от меня Господь.

Стоя, она перебирала его жесткие кудри, и он пожалел, что они не похожи на легкие, медовые волосы Уильяма. Пожалел, что не может предложить ей на выбор иную жизнь кроме жизни в монастыре, что не может превратиться из жалкого, лживого, бездомного наемника, который разрушит ее жизнь, в человека, которого она заслуживает.

Она подобрала с пола пергамент и подняла свечу.

— Исповедь подразумевает расплату за грех. Какое наказание мне принять?

— Никакого. — Боль в ее глазах была непереносима. — Наказан должен быть я. — Но он знал: вину за ее разрушенную жизнь будет невозможно искупить никаким наказанием.

— Думаю, Господь пошлет наказание нам обоим, — произнесла она.

Глядя ей вслед, Гаррен понял, что для него Господь уже подобрал наказание, и оно будет очень, очень мучительным.

Он потеряет ее. Как потерял всех, кто был ему дорог.

* * *

Выбежав из часовни, Доминика устремилась к арочной галерее, которая окружала монастырь. Будто там можно было спрятаться от жизни, как в детстве от смерти. Она бежала, спотыкаясь на ватных ногах, и думала о том, что Гаррен сказал правду. Он не был святым.

Она сама, как выяснилось, тоже.

Раньше она считала себя выше земных наслаждений. Лорд Ричард не раз пытался пощупать ее под юбками, когда они сталкивались на темных лестницах, но его поползновениям получалось сопротивляться без насилия над своей волей.

Однако для того, чтобы сопротивляться Гаррену, требовалась поистине железная воля, ибо с ним нужно было противостоять всему, что составляло его сущность — не только его ожесточенности, но и доброте, — всему, что делало его человеком, который любил людей больше Бога и ценил сегодняшний день выше, чем вечную жизнь.