|
А-а-а! Я потираю саднящее ухо и считаю обработанные номера. Двадцать три. Осталось еще сорок четыре. Это была идиотская идея. Мне никогда не найти дурацкое ожерелье. Потягиваюсь, складываю листок и прячу его в сумку. С остальными поговорю завтра. Может быть. Иду на кухню, наливаю бокал вина, сую в духовку лазанью и тут слышу знакомый голос: – Ты нашла ожерелье? От неожиданности я стукаюсь головой о дверцу духовки. Сэди, собственной персоной, сидит на подоконнике открытого окна. – Предупреждай меня заранее о своем появлении! – ору я. – И вообще, где тебя носило? С какой стати ты меня бросила? – В том месте пахнет смертью. Там полным-полно стариков. Мне надо было скрыться. Сэди старается держаться непринужденно, но возвращение в дом престарелых явно вывело ее из равновесия. – Тебе ли бояться стариков? – пробую пошутить я. – Ты же была самой старой среди них. Посмотри на себя! – Я достаю из кармана пиджака ее фотографию. Сэди едва заметно хмурится и бросает на фотографию короткий презрительный взгляд. – Это не я. – Ты! Мне дала снимок медсестра из дома престарелых. И сказала, что эту фотографию сделали в твой сто пятый день рождения. Ты должна гордиться: ведь тебе прислала телеграмму сама королева. – И все-таки это не я. Если хочешь знать, какая я, то вот такая, – она раскидывает руки, – двадцатилетняя девушка. И такой оставалась всю жизнь. А внешнее – лишь оболочка. – Все равно, можно было предупредить, прежде чем исчезать. – Так ты забрала ожерелье? – Лицо Сэди озаряется надеждой, и я морщусь. – Прости. Они отдали мне коробку с твоими вещами, но ожерелья со стрекозой там не ока-залось. Никто не знает, куда оно делось. Мне очень жаль, Сэди. Я готова к истерике, к пронзительному визгу… Но ничего подобного не происходит. Она только моргает, как будто кто-то резко включил свет. – Но надо верить в лучшее, – добавляю я. – Вот обзваниваю участников благотворитель-ной распродажи и спрашиваю, не купил ли кто его. Провисела на телефоне всю вторую половину дня. Между прочим, работа не из легких. Я ожидаю от Сэди хоть какой-то благодарности. Сдержанной, но прочувствованной речи о том, какая я замечательная и как она ценит мои старания. Но она только нетерпеливо вздыхает и растворяется в стене. – Пожалуйста, – шепчу я ей вслед. Но стоит мне расположиться перед телевизором в гостиной, как она появляется снова. И выглядит при этом очень обрадованной. – Ты живешь с очень странными людьми! Там, наверху, мужик лежит на машине и хрюка-ет. – Что? Сэди, ты не имеешь права шпионить за моими соседями. – Что значит «Шевели трофеем?» – спрашивает она, игнорируя мои протесты. – Я слы-шала, как девица по радио поет, что нужно шевелить трофеем. Ерунда какая-то. – Это значит… танцуй. Расслабься. – Но при чем тут какие-то трофеи? – недоумевает она. – И зачем ими нужно шевелить? – Это не трофеи. Это значит… – я вскакиваю и начиная похлопывать себя по заднице, – танцуй вот так. Сэди заходится от хохота. – У тебя конвульсии? Разве это похоже на танцы?! – Теперь так танцуют, – гордо заявляю я и плюхаюсь обратно на диван. Ненавижу, когда кто-то сомневается в моих танцевальных способностях. Отхлебывая вино, наблюдаю за Сэди. А она с изумлением пялится в телевизор, где идут «Жители Ист-Энда». – Что это? – Сериал. – Почему они такие злые? – Понятия не имею. Они всегда такие. Поверить не могу, что я обсуждаю «Жителей Ист-Энда» и поп-песенки с моей двоюродной бабушкой. Наверное, нам нужно поговорить о чем-нибудь более важном? – Послушай, Сэди… а кто ты такая? – спрашиваю я, выключая телевизор. |
