|
Я просто не могу ни в чем сознаться. Не могу сказать, что все сочинила. Они тут же возобновят похороны. Пронзительный вопль Сэди на похоронах так и звучит в моих ушах, и меня бросает в дрожь. Не хотелось бы услышать его еще раз. Только не это. – Да? – терпеливо переспрашивает голос в трубке. – Я… дело в том… Мозг мечется в поисках компромиссного решения – честного и позволяющего выиграть немного времени на поиски ожерелья. Но выхода я найти не в силах. Его просто не существует. А женщине сейчас надоест ждать, и она положит трубку… Надо сказать хоть что-то… Кинуть наживку. Чтобы отвлечь их на время. Нужное на поиски ожерелья. – Это был некто другой. Мужчина. Его голос я подслушала в пабе. А раньше я все пере-путала. У него была козлиная бородка, – зачем-то добавляю я, – и шрам на щеке. Теперь я точно все вспомнила. Им никогда не найти мужчину с козлиной бородкой и шрамом. Теперь все хорошо. – Мужчина с козьей бородкой… – Женщина записывает мои слова. – И шрам. – Извините, а что этот мужчина сделал? – Убил мою двоюродную бабушку! Ей было сто пять лет! Я дала показания, но они были неточные. Их следует отправить в корзину для мусора. Повисает пауза, потом женщина говорит: – Милая, мы просто так не уничтожаем показания. Возможно, инспектор Джеймс захочет переговорить с вами лично. О нет. Я совсем, совсем не хочу разговаривать с инспектором Джеймсом. – Прекрасно! – изображаю я воодушевление. – Без проблем. Главное, сообщите ему, что медсестры здесь абсолютно ни при чем. Вы же ему передадите? «Медсестры этого не делали». – Медсестры этого не делали, – повторяет она с сомнением. – Вот именно. Запишите большими буквами. И положите записку ему на стол. Долгая-долгая пауза. Наконец женщина говорит: – Еще раз ваше имя, пожалуйста. – Лара Лингтон. Он знает, кто это. – Не сомневаюсь. Как я уже сказала, мисс Лингтон, я уверена, что инспектор обязательно с вами свяжется. Я отсоединяюсь и бреду к станции. Кажется, удалось исправить допущенную ошибку. Но далось мне это дорого. Два часа спустя я чувствую себя еще хуже. Просто отвратительно. Мое мнение о жителях страны изменилось самым радикальным образом. Чего, казалось бы, проще – звонишь человеку и спрашиваешь: вы не покупали ожерелье? Но это так только кажется. Я вполне созрела, чтобы написать трактат о человеческой низости под названием «Ни за что не помогу ближнему!». Для начала каждый хочет узнать, откуда у вас его телефонный номер. Потом, услышав слово «лотерея», спрашивает о выигрыше и, не дослушав ответ, кричит домочадцам: «Эй, мы выиграли в лотерею!» А когда вы сообщаете, что выигрыша не будет, обижается. Ваши расспросы о совершенных на благотворительной лотерее покупках кажутся всем очень подозрительными. Они решают, что вы пытаетесь что-то им впарить или выведать номер их кредитной карты при помощи телепатии. Когда я звонила по третьему номеру, то услышала, как какой-то мужчина говорит моей собеседнице: «Меня предупреждали о таком. Тебе звонят и долго-долго разговаривают. Это интернет-разводка. Положи трубку, Тина». «Как это может быть интернет-разводкой? – чуть не заорала я. – Мы же не в Интернете!» Желание помочь выразила только одна женщина, Эйлин Робертс, но лучше бы она этого не делала. Целых десять минут она подробно описывала свои покупки, причитала «какая жалость» и интересовалась, не хочу ли я изготовить новое ожерелье из продающихся в Бромли бусин. А-а-а! Я потираю саднящее ухо и считаю обработанные номера. Двадцать три. Осталось еще сорок четыре. Это была идиотская идея. Мне никогда не найти дурацкое ожерелье. |
