|
– Все это ерунда. Сэди внимательно изучает мою одежду и приказывает вынуть из гардероба все. Я вытаскиваю из шкафа груду тряпья и кидаю на кровать: – Вот. Смотри, если хочешь. Но ты ничего не рассказываешь о своем муже. Какой он был? – В день нашей свадьбы на нем была алая жилетка. А больше я почти ничего не помню. – Как не помнишь? Только жилетку? – Ну, еще усы. – Да как так можно! Выйти замуж без любви! – А что мне оставалось? – искренне удивляется Сэди. – Я рассорилась с родителями. Отец перестал выдавать мне деньги, викарий звонил через день, а по ночам меня запирали в спальне. – И за что они так на тебя ополчились? Тебя опять арестовали? – Какая разница, – отвечает Сэди после заминки и отворачивается к окну. – Но так не могло продолжаться, а замужество казалось выходом из положения. Родители уже приискали мне подходящего молодого человека. Им пришлось изрядно попотеть. – Кому ты говоришь, – киваю я. – Попробуй найди нормального одинокого парня. Их нет. Просто перевелись. Во взгляде Сэди изумление. – Наши все погибли на войне. – Ах… да, – сглатываю я. – На войне. На Первой мировой. Как же я сразу не догадалась. – А те, кто вернулся, сильно изменились. Израненные. Морально сломленные. Полные чувства вины за то, что выжили… – Она необычайно серьезна. – Мой старший брат погиб. Эдвин. А ведь ему едва стукнуло девятнадцать. Родители едва пережили его смерть. Вот так так. Оказывается, мой двоюродный дедушка Эдвин погиб в Первую мировую. Почему я ничего не знаю об этом? – Расскажи мне о нем, – робко прошу я. – Об Эдвине. – Он был такой забавный. Ему всегда удавалось меня рассмешить. Пока он был жив, наши родители не вели себя так ужасно. В общем, с ним было хорошо. Мы молчим, у соседей сверху орет телевизор. Сэди погрузилась в невеселые воспоминания. На меня она не смотрит. – И все-таки не понимаю, – пытаюсь растормошить ее я, – зачем непременно было выходить замуж? Практически за первого встречного. Ведь наверняка где-то ждал тот, единственный. Как же любовь? – Как же любовь? – передразнивает она, выходя из транса. – Как же любовь! Тебя заело, точно исцарапанную пластинку? Она изучает гору одежды на кровати. – Разложи как следует. Я хочу выбрать приличное платье. А не жуткую юбку до пола. Ну вот, вечер воспоминаний закончен. – Пожалуйста. – Я раскладываю одежду на кровати. – Выбирай. – Прическа и косметика тоже на моей совести, – предупреждает Сэди. – Я в этом лучше разбираюсь. – Да ради бога. Я направляюсь в ванную, обдумывая услышанное. Никогда прежде семейные предания не вызывали у меня интереса. А зря. Надо попросить папу отыскать старые фотографии фамильного гнезда. То-то он обрадуется. Закрываю дверь и изучаю баночки и тюбики на полочках. Хм. Пожалуй, Джош прав. К чему мне абрикосовый скраб, овсяный скраб и скраб с морской солью – одновременно? Что станет с кожей, если пользоваться всеми тремя сразу? Через полчаса косметика выстраивается в два аккуратных ряда, а гора полупустых тюбиков с засохшим содержимым сгружена в большой пластиковый пакет. Первый пункт плана выполнен! Жаль, что Джош не видит мою образцовую ванную сейчас. Так и подмывает послать ему фотку на мобильник. Страшно довольная собой, я заглядываю в спальню, но Сэди и след простыл. Надеюсь, все в порядке и воспоминания ее не слишком расстроили. Наверно, ей просто надо побыть одной. Оставляю мешок около двери – не к спеху – и наливаю чашку чая. Пункт второй: альбом с фотографиями, подаренный Джошем. Наверняка где-то валяется. Не под диваном ли? – Нашла! – Голос Сэди дрожит от восторга, но самой ее не видно. |
