|
Он не собирался сюда, пока продюсер не сказал, что «похороны проде-монстрируют всем его человечность». Я подслушала их разговор. – Диаманта! – сердито обрывает ее тетушка Труди. – Но это же правда! Да он первый лицемер на свете. Да и ты тоже. А я торчу здесь, вместо того чтобы пойти на вечеринку к Ханне. – Диаманта обиженно надувает губы. – Между прочим, там должно быть классно! И все ради того, чтобы папочка мог прикинуться «заботливым семья-нином». Разве это честно? – Диаманта! – Труди начинает злиться. – Это твой отец оплатил ваше с Ханной путеше-ствие на Барбадос. Ты еще помнишь об этом? А операция по увеличению груди, о которой ты мечтаешь? Кому она вылетит в немалую сумму, как ты думаешь? Диаманта вздыхает глубоко и обиженно: – Как ты можешь так говорить. Увеличение груди – это благотворительность. Я по-настоящему заинтригована: – А какая связь между грудью и благотворительностью? – После операции я дам интервью журналу, и доходы пойдут на благотворительные це-ли, – сообщает Диаманта с гордостью. – Скажем, половина или около того. Я оглядываюсь на маму. Она явно в шоке, а я едва сдерживаюсь, чтоб не захохотать в го-лос. – Здравствуйте. – Откуда-то сбоку к нам придвигается дама в серых брюках и с жестким пасторским воротничком. – Примите мои извинения. Надеюсь, вам не пришлось ждать слишком долго. У нее коротко стриженные волосы «соль с перцем», очки в темной оправе и низкий, почти мужской голос. – Примите мои соболезнования. Такая утрата… – она смотрит на гроб. – Наверное, вас предупредили, и если вы принесли фотографии покойной, то… Мы обмениваемся сконфуженными взглядами. Тетю Труди вдруг осеняет: – У меня есть одна. Мне дом престарелых прислал. – Она роется в сумке, вытаскивает ко-ричневый конверт и достает потертый поляроидный снимок. На фото крошечная старушка в бесформенном бледно-лиловом кардигане сидит, сгорбив-шись, на стуле. Лицо затянуто сеткой морщин. Седые волосы похожи на облачко сахарной ваты. Так вот какой была моя двоюродная бабушка Сэди, которую я никогда не видела. Священница с сомнением смотрит на снимок, потом прикалывает его к большой доске объявлений, на которой он выглядит еще печальней, сиротливей и стыдливей. – Хочет ли кто-нибудь рассказать об умершей? В гробовом молчании мы отрицательно качаем головой. – Понимаю. Часто это так болезненно для близких. – Она достает из кармана записную книжку и карандаш. – В таком случае я буду рада выступить от вашего имени. Если вы подели-тесь со мной какими-нибудь деталями. Подойдут также случаи из ее жизни. В общем, расскажи-те мне о Сэди все, что достойно упоминания. И что мы можем сказать? – Мы не слишком хорошо ее знали, – извиняется папа. – Она была очень старая. – Дожила до ста пяти, – вставляет мама. – До целых ста пяти лет. – Она когда-нибудь была замужем? – зондирует почву священница. – Э-э-э… – папа вскидывает брови. – Была она замужем, Билл? – Понятия не имею! Кажется, была. Не помню, как его звали. – Дядюшка Билл даже глаз не оторвал от своего смартфона. – Давайте продолжим. – Ладно. – Сочувственная улыбка сползает с лица пасторши. – Тогда, может, какая-нибудь забавная история, запомнившаяся с последнего визита, какое-нибудь увлечение… Повисает очередная виноватая пауза. – На этой фотографии она в кардигане, – наконец говорит мама. – Возможно, она сама его связала. Возможно, она любила вязать. – Вы что, никогда ее не навещали? – Вежливость дается священнице с явным усилием. |
