— Это единственное, что я возьму с собой ко Всевидящему, — заявила она, когда увидела подарок.

Чувство юмора у нее тоже было странное. Впрочем, миссис Клайз боялась не только паровых котлов, но и газовых светильников, электричества и магических артефактов. В общем-то, она была безвредной милой старушкой, постоянно завернутой в такое количество поеденных молью шалей, что ей совершенно точно без разницы, на каком делении стоит паровой котел. А мне, чтобы писать, требовалась подвижность, поэтому позволить себе кокон из шалей я не могла.

Единственная труба в углу комнаты, тоненькая, как два моих пальца, тепла почти не давала, поэтому грелась я слабо заваренным чаем и пробежками из одного угла мансарды в другой. Примерно как сейчас. Пытаясь сосредоточиться на новом сюжете, а вовсе не на месье Ормане, который ворвался в мои мысли с той же бесцеремонностью, что и в кабинет директора музея.

Если бы еще это было так просто.

— Как думаешь, мисс Дженни, прилично мне о нем думать? — поинтересовалась я у кошки, которая умывалась после сытного ужина.

Мисс Дженни выразительно посмотрела на меня и вернулась к своему занятию.

— Ладно, а если мне его нарисовать?

Идея пришла настолько внезапно, что избавиться от нее я уже не смогла. Устроившись поудобнее, я подтянула к себе альбом с зарисовками — сюда помещались все сюжеты, за которые я пока не готова была взяться всерьез. Парочка на мосту через Бельту, стелящийся над рекой туман и тяжелое, хмурое небо. Пес и мужчина с дымящей трубкой, поводок намотан на кулак так плотно, что на ладони вздулись вены. Много их было, сохраненных на бумаге случайных встреч. Эскизы — как пойманные моменты, цвет — это другое.

Цвет — это жизнь, именно поэтому в «Девушке» я использовала такой переход. От черно-белого к ярким краскам. Возможно, поэтому она получилась такой живой. Такой настоящей.

Первый штрих лег неровно, и я перевернула страницу.

Закусила губу, вспоминая. Вскоре карандаш порхал по бумаге, восстанавливая образ: зачесанные назад волосы, правильной формы череп, маска, плавный контур подбородка… я чувствовала себя так, словно у меня отняли нечто очень важное. Надбровные дуги, например. Или крылья носа, скулы, которых мне так не хватало. Художники — странные люди, и я в том числе. Я вспоминаю лица по слепку, который составляю в первый миг знакомства, но здесь не хватало слишком многих деталей. Даже взгляд, пристальный и пронзительный, от меня постоянно ускользал.

Видимыми остались только сутулые плечи и длинные пальцы на набалдашнике трости. Эти пальцы я запомнила так же ярко, как губы: сжатые в тонкую жесткую линию. Поймала себя на том, что краснею. То ли от того, что вопрос Лины до сих пор крутился в голове, то ли от того, какое странное чувство вызывал во мне один штрих на альбомном листе. Желание прикоснуться кончиками пальцев, повторить этот контур, стирая резкость. И немного приподнять уголки…

Улыбка? Поймала себя на мысли, что не представляю его улыбающимся.

— Знаешь, мисс Дженни, по-моему это была дурацкая идея, — я отложила альбом.

Щеки продолжали гореть, словно меня застали за чем-то непристойным. Впрочем, думать о совершенно незнакомом мужчине в таком ключе — действительно непристойно. Наверное, мне должно было стать стыдно, но стыдно не было. И это было еще более непристойно.

— Лина пригласила меня на помолвку, — сказала я, чтобы отвлечься.