Я подумывал осмотреть кают-компанию, но удержался, не желая искать оружие в опасной близости от двери. Кроме того, Уиттл не мог оставить ничего подходящего и там.

Так что я временно плюнул на это дело и понес кофе и хлеб наверх. Все оказалось очень вкусно. Мы рассекали волны с замечательной быстротой, паруса, наполненные ветром, белели перед нами, и моей единственной заботой было выпить кофе, не пролив половину на себя.

Я воображал, что мы с Майклом — пара буканьеров[1], отправляющихся навстречу грандиозным приключениям. Мы держим путь на Тортугу[2] или острова Счастья или еще куда-нибудь, где дуют теплые ветра, полно пляжей с белым песком и много-много смуглых полуголых туземок.

Однако не успел я нарисовать перед мысленным взором островных красавиц, как перед моими глазами шлепнулась на пол грудь Мэри, а следом понеслась вереница других воспоминаний, столь же реальных и кошмарных, пока я не оказался снова на борту Яхты Смерти в раздумьях о том, что я слышал прошлой ночью во тьме.

Я обнаружил, что кофе у нас закончился, и отправился вниз, чтобы налить добавки. Дверь была по-прежнему заперта. Один ее вид сильно беспокоил меня. Я не стал задерживаться, а наоборот, поскорее поспешил на палубу.

Кофе вскоре попросился наружу. Я не мог заставить себя сойти вниз и избавится от него. Место под названием «гальюн» находилось слишком близко от страшной двери. Я боялся, что она распахнется у меня перед носом, и я увижу творящиеся за ней ужасы. Поэтому я помочился попросту за борт.

Майкл передал мне руль, продолжая его придерживать. После этого он преподал мне несколько уроков, показав, как управлять судном и держать паруса наполненными. Это пришлось очень кстати. Спустя немного времени я забыл обо всех ужасах.

Земля была еще видна, хоть и на значительном расстоянии, и выглядела не более чем смазанной полосой на поверхности воды. О столкновении можно было не беспокоиться, благо ни одного судна поблизости не наблюдалось. Вскоре из-за облаков выглянуло солнышко, и стало необыкновенно тепло и приятно. Я вел судно вперед, а Майкл объяснял мне что да как, и я рассудил, что не такой уж он и плохой парень, если не считать того, что трус.

Все это время мы ни словом не обмолвились о Труди или Уиттле. Хотя Майкл наверняка о них думал. В моих мыслях они висели тяжким черным грузом, от которого мне за все время удалось отвлечься буквально на минуту или две.

Чем дольше они находились за закрытой дверью, тем хуже все выглядело.

Они не выходили и не выходили. Прошло целое утро. После полудня я проголодался, но Майклу об этом говорить не стал, опасаясь, что он отправит меня вниз за едой.

Ближе к закату, сразу после того как мы миновали Лендс-Энд[3], Труди выбралась через сходной люк. Она была босиком, поэтому мы и не услышали, как она поднималась. Внезапно она вылезла оттуда и оказалась рядом с нами. Мы дружно вытаращились на нее, но она не обратила на нас особого внимания. На ней не было ни клочка одежды, зато с ног до головы она была в крови, в основном засохшей и побуревшей. Волосы тоже слиплись от крови.

Перед собой она несла голову Патрика, придерживая ее за уши.

Совершенно невозмутимо, она торжественно прошествовала мимо нас к корме и выбросила голову за борт.