— Ну вот и хорошо. Я позвоню тебе в субботу. Он повесил трубку.

 Сделав то же самое, она закрыла лицо ладонями. Ей было одновременно и жарко, и холодно. Что же она наделала? Почему не смогла поступить благоразумно и не распрощалась с Джошуа?

 Потому что сама мысль о расставании с ним была невыносима. Потому что без него ее будущее рисовалось безжизненной пустыней.

 Добрую часть своей жизни она потратила на то, чтобы избегать холодности отца, его циничного стремления к наживе. И какая метаморфоза произошла с ней сейчас? Она обнимала человека, который гораздо хуже отца, человека, олицетворяющего все то негативное, от чего она открещивалась.

 Что притягивает ее к человеку, порочному во всех отношениях? К человеку, который подвергает сомнению святые идеалы? К человеку, который не пощадит ее, если откроется обман?

 Главный парус надулся, но кливер уныло обвис, когда яхта «Волшебница» повернула по ветру.

 Обычно Джошуа следил за парусами, но сейчас был рассеян, чувствуя рядом присутствие женщины.

 Джошуа все еще не мог поверить в то, что Хани согласилась на прогулку. Он наблюдал, как ветер и солнце оживили радостное лицо, как вся она была переполнена ожиданием чего-то приятного, необычного. Она улыбалась, и эта улыбка не просто очаровывала, но еще и завораживала, оттого что казалась знакомой. Но если бы он знал ее прежде, то, конечно же, вспомнил бы.

 Она была прирожденной морячкой. Само отплытие из бухты восхищало ее так же, как и его.

 Странно, но, будучи девушкой из рабочего квартала, она мало удивлялась и его яхте, и тем, которые проплывали мимо. Его прежние знакомые обычно восторгались.

 Хани стояла, держась за снасти. На ней была желтая, очень просторная штормовка. Она совсем не смущалась, что выглядела немодно, что шаловливый ветер растрепал ее волосы. Когда набежавшая на яхту волна обдала ее брызгами, Хани лишь тряхнула головой и засмеялась.

 Солнце садилось, поэтому бриз начал обдавать прохладой. Лавандовый вечер тускнел, а с ним начало тускнеть и его настроение.

 Джошуа не отрывал руку от штурвала и наконец прокричал:

 — Поворачиваем назад. Уже поздно. Входим в бухту.

 — Хотелось бы остаться здесь навсегда, — не удержалась Хани.

 Когда они взяли курс на яхт-клуб, небоскребы просто пылали огнем. И волны блестели. Они будто плыли сквозь разбушевавшийся пожар. Их взгляды встретились. В тот момент обоим стало очевидно, что возвращаться не хочется.

 — Когда я был мальчишкой, то обычно приезжал на велосипеде к пристани посмотреть, как богатые родители усаживают своих чад в яхты, подобные этой. Я тогда и представить не мог, что у меня будет вот такая.

 — Да, яхта прекрасна.

 — Шестьдесят футов совершенства. Ее корма из особо прочного волокнистого стекла, режет волны как бритва.

 — И внутри прелестно. Все обшито полированным тиковым деревом.

 — Я сам покрывал его лаком в свободное время.

 — Я рада, что ты увлекаешься плаванием, а не скалолазанием, — заметила она.

 — Почему?

 — Потому что я боюсь высоты.

 Она смотрела на него застенчиво, обворожительно улыбаясь. Интересно, почему она подчеркивала свою заинтересованность в том, в чем и он был заинтересован?

 Он указал на два построенных им здания, и она восторженно отозвалась. Показал реконструируемый отель.

 — Вон там вырастет новый небоскреб.

 — Прекрасно. Так современно! Я в восторге.

 Он попытался скрыть, что слова польстили его тщеславию.

 — До сих пор вся моя жизнь в том только и состояла, чтобы завладеть, скупить.