Джошуа застыл, слыша непримиримый гнев в голосе своего друга.

 Оба смотрели друг на друга с нескрываемым презрением, каждый был убежден, что нанес другому удар в спину. Только когда, набросив на плечи пиджак, Миднайт с негодованием покинул его дом, сознание Джошуа достаточно прояснилось, чтобы понять — между ними произошла серьезная размолвка. Он попытался устремиться за ним по лестнице вниз, но ничего из этого не вышло: ноги подгибались. В тот момент, когда Джошуа с трудом добрался до входной двери, Миднайт уже отъехал на своей быстрой новенькой машине красного цвета.

 Джошуа ощущал себя виноватым в их ссоре, его охватило жуткое предчувствие. Он позвонил в офис Миднайта, но его там не было. Дома тоже не было.

 Джошуа стоял у окна спальни и отпивал большими глотками прямо из бутылки. Дом казался блекло-серым, чертовски пустым — как его душа.

 Поскольку для Хитер здесь было не лучшее место, он попросил дочь переехать к матери хотя бы до конца лета.

 Он посмотрел из окна на дом, где жила Хани.

 Она — причина всех бед; из-за нее он расстался с дочерью, поссорился с Миднайтом. Какого черта ей здесь делать? Неужели она решила обосноваться в этом доме навсегда, чтобы мучить и мучить его?

 Он опять отпил из бутылки. Послышался дверной звонок.

 Это, должно быть, Миднайт. Решил возобновить защиту Сесилии Уатт.

 Дьявол! Теперь Джошуа боялся видеть своего друга, потому что в таком настроении, как сейчас, он выведет его из себя.

 Джошуа подошел к стерео и включил музыку, чтобы не слышать ни биения своего сердца, ни дверного звонка.

 Он подскочил, когда небольшая галька стукнула в оконное стекло и сработала сигнализация. Без рубахи, в старых джинсах неуклюже спустился он по лестнице, как огромное, темноволосое, измученное животное.

 Хани стояла посреди фойе с расцарапанным запястьем и, держа в руке острый осколок стекла, смотрела на него. Как всегда, в зеленом.

 Ее голос был низким и напуганным, однако вполне слышен в грохоте стерео.

 — Выключи свою сигнализацию. Это всего лишь я.

 — Черта с два. Пусть полиция разберется с тобой.

 — Опять наручники? Не думаю, что это сейчас актуально.

 — Иди к черту, — вырвалось у него.

 Она улыбнулась той улыбкой, которая так часто вспоминалась ему.

 — Эй, да идти-то не нужно. Я уже здесь. — Она медленно приблизилась к лестнице, будто так же, как и он, боялась находиться рядом.

 Она похудела, и это ей не шло. Как же она изменилась за неделю: лицо приобрело серый оттенок, под тусклыми глазами круги, огненно-рыжие волосы стали какими-то пегими. В одежде царил беспорядок. Дешевые браслетики были плохо подобраны. Ему не нравилась ее цветастая блузка.

 — Ты выглядишь ужасно, — упрямо заметил он. — Что тебе нужно?

 — Джошуа, я пришла, потому что тебе — как ты заявил — скорее хотелось уничтожить меня, чем моего отца.

 Он сипло засмеялся.

 — Барашек на заклание.

 — Ты когда-то говорил, что взял бы меня на пару ночей без оговорок. Ну так что же, я отдаюсь тебе, но не причиняй вреда ему.

 Он окинул ее нахальным взглядом.

 — Я воспользовался тобой, помнишь? А сейчас ты торгуешься… Ты непривлекательно выглядишь.

 С чего это ты решила, будто все еще меня интересуешь?

 — Потому что я так чувствую, Джошуа. Я знаю, ты по-прежнему хочешь меня.

 О боже праведный, она права. Неужто она создана для того, чтобы мучить его, чтобы заставить его терять последние крохи здравого смысла?

 Прошла неделя с тех пор, как он был с ней, неделя с тех пор, как узнал, кто она на самом деле.