-  Водички свежей не желаете? - немедленно направился к ним бродивший у причалов старикашка в свободной рубахе и коричневых шароварах, с бурдюком на спине. - Холодная, ключевая.

    Вильсон услышал, как зарычал на спиной Магистр и предупреждающе вскинул руку:

    -  Подожди, не ругайся, - а затем почти ласково обратился к торговцу водой: - Откуда, говоришь, водица?

    -  Родник под горой бьет, - неопределенно махнул рукой в сторону старик. - Оттуда и ношу, как же иначе?

    -  Далеко?

    -  Далече, - тяжко вздохнул старик. - Водицу испивать станете, али как?

    -  Ты сам откуда… родился?

    -  Из-под Калуги мы. Почитай, уж годков двадцать, как татары угнали. - Интерес, проявленный иноземцами к его скромной персоне, заставил забыть водоноса о своей корысти. - Поначалу при саде у Массима-бея трудился, а как слаб стал, хозяин водой торговать отпустил. Монету серебряную в день приношу, а остальное мое. И кормит по-прежнему, и за жилье платы не требует, дай ему Бог здоровья… - Старик перекрестился, слегка поклонившись невидимому Господу.

    -  Язык рабов! - презрительно фыркнул за спиной русский.

    Рабов не рабов - но русскую речь понимали и в Польше, и в Литве, и в Ливонии, и в Крымском ханстве. Понимали смысл разговора в Швеции и Дании. Если Вильсон собирался наращивать капитал, торгуя с богатой Московией, - то обходиться в восточных землях без толмача было для него едва ли не важнее покупки хорошего судна. И сейчас англичанин откровенно наслаждался, общаясь с русским рабом запросто, без чьей-либо помощи.

    -  А домой вернуться не хочешь? Стар ведь совсем, хозяин может и отпустить.

    -  Кто меня там помнит, мурза, - отмахнулся водонос. - Столько лет прошло. Кто кормить станет старика, кому нужен такой хомут на шею? Не, здесь я уже привык, прижился. Угол есть, харч дают. Водичкой, вот, приторговываю.

    -  Ты налей мне водицы-то, налей, - полез в карман камзола англичанин и нащупал там медную монету. - Где начальник порта сидит, не знаешь?

    -  Как же не знать. - Водонос торопливо развязал бурдюк и наполнил большую медную кружку. - До конца этой улицы дойдете, там мазанка белая стоит, с большим крыльцом. Рядом два янычара постоянно сидят, не ошибетесь.

    -  Хорошо, ступай.

    Холодную родниковую воду, показавшуюся особенно свежей после затухшей в бочках корабельной, купец все-таки выпил, отдал рабу пару медных монет, не посмотрев на их достоинство и происхождение, и решительным шагом направился в сторону мазанки, угол которой виднелся из-за сложенной перед причалом груды мешков.

    Богатым портом Чембало управлял довольно молодой араб - худощавый, гладко выбритый, с непропорционально большими голубыми глазами на скуластом лице, одетый в короткую курточку, оставляющую открытой грудь, и шелковые штаны. В мазанке, пол и стены которой укрывали плотные войлочные ковры, покрытые коричнево-зелеными узорами, было жарко - но висевший в воздухе горьковатый запах крепкого кофе каким-то непостижимым образом скрадывал духоту и придавал казенному дому ощущение уюта.

    Сидевший на вышитой подушке араб, сделав вид, что приподнимается со своего места, указал посетителям на ковер перед собой. Артур Вильсон с готовностью сел, поджав под себя пятки, а русский, слегка расставив ноги и положив руки на рукоять меча, остался угрюмо стоять, глядя в стену перед собой. Начальник порта, не сумев скрыть изумления от вида громадного воина, довольно долго рассматривал его снизу вверх - отчего наемник казался раза в полтора выше, нежели был на самом деле, - потом соскреб с подноса костяную трубочку кальяна, основательно, судя по зазвучавшему бульканью, затянулся, после чего перевел взгляд на купца:

    -  Напрасно ты пришел в город с вооруженным рабом…

    Говорил араб, естественно, по-итальянски - на каком еще языке мог обращаться к гостю чиновник в землях, которые больше трех веков обживались генуэзцами, и населялись ими по сей день, поскольку после вхождения Крыма в османскую империю Порта ограничилась присылкой нескольких гарнизонов из престарелых ветеранов в крупные города и горстки чиновников, присматривающих за общим порядком? Разумеется, избавляясь от ханского налога с христиан, большинство местных жителей окрестились в мусульман, стали называть себя беями, мурзами и татарами - но от этого они не переставали быть итальянцами, детьми итальянцев и их внуками, светлокожими, черноволосыми и остроносыми.