Больше никогда, никогда не быть ласкам, потому что мысль снова жениться или хотя бы завести любовную связь с другой женщиной казалась ему кощунственной. Как мог бы он повторить другой женщине слова, которые некогда нашел для Люсиль? Как мог бы он привести незнакомку в их квартиру, которая хранит память о ней? Повсюду ее портреты. В гардеробах ее платья висят так, как она их повесила. Мадам Обан, его теща, которая живет в провинции, после похорон посоветовала ему отдать их на благотворительные цели.

— Да, конечно… Конечно… Вам они не потребуются, бедный мой друг… Они будут только наводить на вас грусть…

Эта мысль показалась ему тогда святотатством.

Мимо него прошла какая-то старушка. Она несла в жестяной банке воду, наверняка чтобы полить цветы. Облако закрыло солнце. Этьенна стало познабливать, и он, в последний раз взглянув на мраморную плиту, ушел. Но невольно, вместо того чтобы выйти прямо на широкую аллею, свернул в сторону и подошел к могиле Антуана Констана. Букетик еще свежих ирисов украшал ее. Незнакомка приходила накануне или, возможно, утром.

Прошли еще два четверга, он ее не застал. А в третий четверг она уже была там. Этьенну показалось, что она украдкой бросила взгляд на цветы, которые он разворачивал. Это были тюльпаны, красные и желтые. «Нет, это не подходит для траура, — подумал он. — Совсем нет… Но ведь ты, кажется, любила их. Ты говорила: нужно оживить твой строгий кабинет… Увы! Только одну тебя я хотел бы оживить, твои пухлые щечки, твой нежный лобик». Потом он тоже скользнул глазом в сторону дамы в черном, посмотрел, какие цветы принесла она. Оказалось, она тоже выбрала в этот день яркие, но не тюльпаны, а гвоздики.

Впоследствии он видел ее каждый четверг. Она приходила то раньше, то позже него, но неизменно придерживалась того же дня недели. «Но не может же быть, что это из-за меня», — думал он. Однако со смутным волнением ждал ее прихода. Оба они тщательно выбирали цветы и теперь не таясь рассматривали, что приносит к могильной плите другой. Между ними установилось своего рода соперничество, и это было в угоду усопшим, потому что букеты становилось все пышнее. Они одновременно принесли первые розы, но дама положила у себя красные, а Этьенн — чайные. Позже они устроили настоящий фейерверк из разноцветных гладиолусов.

Он поджидал, когда она отойдет довольно далеко, и тогда шел следом, боясь смутить ее своей назойливостью, попыткой заговорить с ней. Она, судя по всему, не хотела этого, потому что шла торопливо, не оглядываясь.

Однажды майским днем, когда он миновал ряд богатых некрополей и направился к могиле Люсиль, он услышал шум голосов и увидел знакомого ему сторожа, который держал за руку старушку, которую Этьенн много раз замечал с банкой воды в руках. Она пыталась вырваться. Сторож, похоже, призывал в свидетели молодую женщину в черном и, увидев Этьенна, сказал:

— Вот еще и этот господин пострадал.

Этьенн с букетом в руке подошел к ним:

— Что случилось?

— А то и случилось, — сказал сторож, — что я застал эту женщину, когда она воровала цветы… Да, мадам… Она взяла их, и среди прочих и ваши, и ваши тоже, мсье… Вот уже несколько недель я слежу за ней, но на сей раз поймал с поличным…

Молодая женщина выглядела крайне взволнованной.

— Оставьте ее, — сказала она. — Лично для меня это не важно. Цветы уже увядшие, я как раз иду заменить их.

— Увядшие? — сказал сторож. — Вовсе нет… Она умеет выбрать из каждого букета те, которые еще могут полежать… Вот, ее могила — сто седьмая на восьмом участке, взгляните, как она устраивается… Там у нее в вазочке букетик ландышей, они не стоили ей дорого, уверяю вас.