|
Скорее больше бросилось бы в глаза, если бы они не пошли туда. Единственными солдатами поблизости были те, что сопровождали их. Половина, при полных регалиях, осталась на страже; вторая половина, за исключением одного, отправилась в таверну, едва представилась такая возможность. Тот солдат, который пренебрег развлечением, выглядел не слишком крепким и, едва его товарищи ушли, проскользнул в конюшню, словно желая отдохнуть. Алехандро сначала хотел пригласить его пойти с ними, но потом передумал, заметив, как целеустремленно тот удалился в конюшню. Но если это обычный папский солдат в кругу своих товарищей, почему он отказался от возможности развлечься? Однако любопытство на лице Гильома прогнало прочь подозрения. Возбуждение мальчика не удивило Алехандро; собственная долгая скачка от Авиньона до Парижа в 1348 году в значительной степени стала для него открытием мира, и все, что он тогда видел, врезалось в память — даже те ужасы, которые лучше было бы забыть. Мальчик, которого он растил, никогда не покидал пределов авиньонского гетто, если не считать того путешествия из Парижа в Авиньон, сразу после его рождения, которое он проделал пристегнутым к груди Алехандро. Много ли знает о мире внук короля Англии? — Ладно, — сказал он Гильому, — пойдем послушаем музыку, но ты должен пообещать мне не разговаривать с незнакомцами. Он остановился у двери таверны и заглянул внутрь, пряча мальчика за спиной, и лишь не заметив ничего предосудительного, позволил ему войти. Глаза у Гильома стали как блюдца, взгляд метался от одной удивительной вещи к другой, жадно впитывая все. Одежду здешних женщин еврейки в гетто сочли бы бесстыдной — из-за ярких цветов и открытости нарядов. Вдобавок местные красавицы щеголяли кружевами, драгоценностями, экстравагантными шляпками и туфлями с остроконечными носками. — Почему у этих женщин такие высокие лбы? — спросил Гильом. — Она зачесывают волосы назад. Видишь ли, высокий лоб тут считается признаком элегантности. — Не понимаю почему. Мне кажется, что они выглядят странно. — Мне тоже, — согласился Алехандро. Жизнерадостное поведение французских буржуа — пение, танцы, шумные ссоры, непринужденная болтовня — тоже чрезвычайно заинтересовало мальчика. — Ты голоден? — спросил его дед. — Ох, да! — Тогда давай поужинаем. Он взмахом руки подозвал хозяина и заказал хлеба, сыра и, для себя, кружку эля. — Сегодня вечером ты впервые попробуешь эль, Гильом. Тот с радостью схватил кружку, но, едва горьковатая жидкость коснулась языка, состроил гримасу. — Мальчик правильно оценивает вкус этого пойла. Повернувшись на голос, Алехандро увидел старика с седыми волосами и бородой; тот улыбнулся, и все его лицо пошло бесчисленными морщинами, однако взгляд голубых глаз был ясен и полон энергии. — Мне и самому здешний эль не нравится, — продолжал он, — но приходится пить, потому что вода тут совсем непригодна для питья. Любопытство Алехандро тут же всколыхнулось. — Почему, добрый сэр? Мужчина оглянулся, словно опасаясь, что их могут подслушать, но поблизости никого не было. — Ну, просто… выпьешь этой воды и заболеешь. Лекарь придвинулся ближе, не обращая внимания на зловонное дыхание старика. — И какие же признаки у этой болезни? Тот пристально посмотрел ему в глаза. — Вы говорите как испанец. Надо же! Алехандро считал, что после стольких лет вдали от родины все следы его происхождения стерлись. |
